«Люди живут свою жизнь, а ты — в автозаке». Политзаключенная 8 раз сидела в карцере СИЗО, а в колонии отказалась от свиданий

Карцер за смех на прогулке и место у туалета

«Когда я выехала из СИЗО, то администрация облегченно вздохнула. Я их [сотрудников СИЗО] не боялась и не боюсь. И если видела нарушения, то об этом говорила. Меня кидают в карцер — я голодаю. Еще раз в карцер — голодаю. Я даже задавала вопрос начальнику СИЗО, почему некоторые люди получают пять рапортов и их не кидают в карцер, а меня туда отправляют после второго».

После смены руководства в СИЗО у сотрудников появилась новая «фишка»: называть свое имя, статью и вид учета заключенному нужно было через «кормушку» в двери, стоя в камере на полусогнутых ногах и лицом к паху сотрудника за дверью.

«Несколько раз я уходила на карцер, потому что не согнулась перед кормушкой».

Всего Ирина сидела в карцере СИЗО 8 раз. Однажды — за то, что слишком громко вела себя на прогулке: «Я спрашиваю сотрудников, почему вас раздражают смех и улыбки других людей. Меня тут же отправляют в карцер».

В СИЗО беларуска побывала в двух видах карцеров. Первый — это одиночная камера с зеркалом, раковиной и краном с горячей водой. Несмотря на включенное отопление, в камере было очень холодно. Ирина пила теплую воду и стояла у батареи, чтобы согреться.

Условия во второй камере были хуже, хотя она была более теплой. В ней не было раковины и зеркала, а из крана шла только холодная вода.

«Никогда не думала, что это скажу, но в колонии было гораздо лучше, чем в СИЗО. В колонии есть хотя бы воздух и пространство. Можно выйти на улицу, подышать. А в СИЗО ты постоянно находишься в каменном мешке. Даже прогулки не спасают. Что этот маленький дворик? Четыре каменные стены и решетки сверху».

Задерживали Ирину трое человек: позвонили в дверь, провели обыск, дали поесть, помыть голову и собраться.

«И вот трое мужчин. Скажите вы мне прямо, что я домой в ближайшие полгода-год-два не вернусь. Они просто боялись мне сказать об этом. "Ой, может вас отпустят" говорили».

Перед СИЗО Ирина провела семь суток в ИВС.

«Ежедневно меня переводили в разные камеры. Требовали, чтобы я заняла место напротив туалета. Мне от такого становилось только смешно. Каждую ночь нас дважды поднимали. Нужно было подойти к кормушке и назвать свои данные. Однажды после очередной проверки камеры я вошла и увидела своё нижнее бельё, разбросанное на столе.

До сих пор помню надпись на стене в ИВС: "Трымайся, братка-змагар". И это заставляет меня улыбаться».

«Люди ходят, живут свою жизнь, а ты в автозаке, как уголовник»

Спустя три месяца под стражей в СИЗО Ирине заблокировали переписку. Она не получала писем от друзей, от сестры и мамы доходили не все. В какой-то момент ей полтора месяца не отдавали корреспонденцию.

«Родные тяжело переживали мое задержание. Я сама была в положении, когда задерживают знакомых, и знаю, что это такое. Когда ты в СИЗО или колонии, то тебе в каком-то смысле легче. Ты пытаешься выжить, борешься. А люди на свободе накручивают себя, переживают. Они [сотрудники СИЗО/колонии] же там любители не отправить письмо, например. А люди на свободе сидят, накручивают себя и думают, что что-то случилось».

«Грустно было, когда возили в автозаках на суд. Это был самый разгар лета. В окошко удавалось увидеть его кусочек: все вокруг зеленое, люди ходят, живут свою жизнь. И ты такой в автозаке катаешься, как уголовник. Когда увидела друзей в суде, безумно захотелось собраться домой и сказать всем до свидания».

Суд приговорил Ирину к лишению свободы за участие в протестах.

Работа на швейной фабрике в колонии и мамины слезы

«Карантин — достаточно лайтовый период в колонии, но для меня он осложнялся тем, что я была заболевшей. Пережила коронавирус, сильнейший гайморит. Плюс невозможно добиться нормальных лекарств.

В самой колонии было сложно первых два месяца. Там просто бешеный ритм жизни. Всё нужно делать быстро: умываться, ходить в туалет, одеваться, стирать одежду и так далее.

В колонии всё направлено на то, чтобы женщина забыла, что она женщина. Тяжёлые работы, перенос тяжестей, странная форма и кем-то придуманный график мытья головы».

Ирина работала на швейной фабрике шесть дней в неделю. Осужденные шили форму, например, для сотрудников милиции, МЧС, дорожных рабочих. Ирина говорит, что получала 60 рублей, но доходило до нее 15-20. Остальные деньги администрация удерживала на оплату коммуналки и питания.

«Отношение на фабрике как к рабам. Платят копейки, а качество требуют как от швеи высшего разряда. Мне напоминало все это китайские подвалы, где ходит какой-то царь и кричит: "Я тебе сказал нормально шить!"

Бизнес сделан шикарнейший. Людей сажают в тюрьму, отправляют на фабрику работать, платят копейки. Затраты минимальные, а качество требуют».

В колонии Ирина отказалась от свиданий и видеозвонков с близкими. Она рассказывает про случаи, когда осужденным назначали свидание, а за пару дней до него устраивали провокацию и в качестве наказания лишали встречи с родными. Ирина не хотела такого стресса, поэтому решила пережить заключение без встреч.

«Я ждала своего освобождения с первого дня задержания. Очень интересно ведет себя мозг. Как будто бы ты всегда жил в тюрьме и кажется, что освобождение не случится никогда.

Меня встретила мама и сестра. Выхожу — они в слезы. Я такая: "Что вы все плачете, я же не умерла". Приехала в Минск, встретилась с друзьями. Ощутила просто огромную поддержку, и адаптация благодаря ней прошла очень хорошо и спокойно».

После освобождения Ирина осталась в Беларуси и устроилась на работу.

— Я в принципе уезжать не хочу и бежать не собираюсь. Захотят посадить меня в тюрьму — хорошо. Мне нравится страна, нравится климат. Да, хватает вопросов, но тем интереснее. Я люблю находиться в гуще событий.