Уголовное дело за пост в фейсбуке «низкий статус» за пачку вафель. Павел Виноградов — о заключении, болезни и отказе просить о помиловании

«Какого хрена я, законопослушный гражданин, должен уезжать?» Уголовное дело за пост в фейсбуке

— Вас задержали в декабре 2021 года. У вас не было мыслей, что надо уезжать?

— Я понимал, что меня посадят, еще в феврале 2021 года. Понимал, к чему идет. Протесты пошли на спад, репрессии набирали обороты, приходили за всеми, и я понимал, что за мной тоже придут. Летом 2021 года меня посадили на сутки. Пока я отбывал арест, на меня завели уголовное дело. Сначала я подумал, что если мне удастся выйти с суток, я возьму деньги и документы, и погнал в какую-то близкую или дальнюю заграницу. Но что-то мне в последний день эта идея разонравилась. Я подумал: а какого хрена я, законопослушный гражданин, [должен уезжать]. Пускай они все убегают, а я остаюсь. Я вышел и, собственно, остался. Конечно, я волновался, но в итоге пошел в тюрьму, можно сказать, добровольно. Я уже был там, мне хотелось помочь тем политическим, кто окажется там первый раз.

Уголовное дело на меня завели за пост, и я, как законопослушный гражданин, ждал, пока пройдут экспертизы. По результатам первой состава преступления не нашлось. Назначили новую экспертизу, уже с анонимным экспертом. Его звали Иванов Иван Иванович, он засекретился с формулировкой, что «опасается за свою жизнь и здоровье». Я его хорошо понимаю. Если бы я делал такие экспертизы, я бы тоже опасался за свою жизнь и здоровье.

— Что было в той экспертизе?

Поскольку я талантливый писатель, одним постом насобирал сразу на три уголовные статьи. Эксперт объяснял мне и высокому суду, почему в этом есть состав преступления. Там, где было написано, что не стоит сейчас призывать выходить на улицы и [не стоит] выходить на улицы, эксперт сказал, что я владею техниками НЛП, и подразумеваю я, что «стоит выходить на улицы» мотивируя к этому читателей. Поэтому у меня появилась 342-я статья.

Я написал в своем посте, что не стоит избивать милиционеров. Эксперт снова дает этому оценку — я владею НЛП, и на самом деле я призываю избивать милицию. Так у меня появляется 130-я статья.

По фразе «Лука отпиздил здесь всех, кто вышел в носках не той расцветки» эксперт пришел к выводу, что я утверждаю, что мой потерпевший, гражданин [Александр] Лукашенко, лично ходил и кого-то избивал. То есть якобы я утверждаю, что мой потерпевший совершает тяжкое уголовное преступление — бьет людей. Это расценили как клевету на Лукашенко, третья моя статья.

«Милиция!» — «С народом!» Задержание и СИЗО

— Как вас задерживали?

— Домой ко мне завалились люди в масках. Это было как в американских фильмах: БААХ! Двери открываются — там чел, у него щит, он сквозь прорезь в нем на меня смотрит, на меня автомат наставлен. Ну и вот эти все дела.

Кричат: «Милиция»! Мне почему-то показалось хорошей идеей пошутить, и я им сразу: «С народом»! А сам думаю: «Паша, ну теперь тебе точно пиздец. Сейчас тебя будут бить». Бить не били, но наручники застегнули плотненько и быстро разбежались по моему дому.

— Расскажите про условия в СИЗО, в которых вы были.

— Сначала меня привезли в СИЗО в Жодино. Бросается в глаза нищета людей, которые там находятся. Все экономили, даже спички. Просто терминальная стадия бедности. Дело в том, что это строгий режим. Там сидят люди, которых уже почти никто не поддерживает — так они своим поведением всех подзадолбали.

Потом была Володарочка (ныне закрытое СИЗО №1 в Минске — МЗ). Там уже находился весь цвет беларуской оппозиции. Меня садят в камеру, где слева от меня за стенкой сидит мой хороший товарищ Александр Иосифович Федута. За другой стенкой — мой хороший товарищ Егор Мартинович. Куда ни плюнь — есть какой-то политический.

Но в этой камере я был недолго, меня перевели в другую, где сидят специальные люди, выполняющие задания администрации. Меня пробовали отправить в петушатню еще там, расспрашивали про знакомых геев на свободе. Я ничего им интересного не сказал, а они не очень и старались.

Ну и не только такие задания у них были. Человека из этой камеры могут попросить побыть с кем-то, если вероятна попытка суицида. Или информацию какую-то получить.

За это у них там были все материальные блага, полный комфорт: колонки, [приставка] Zala, оперативники что-то приносили на флешке. Моя жена на воле еще не посмотрела второй сезон «Ведьмака», а я уже мог посмотреть его в тюрьме. Администрация закрывала глаза на то, что кто-то там днем спит и так далее.

Барановичское СИЗО, старый корпус. Условия там лютые. Любой, кто там был, скажет, что живых людей содержать в барановичском СИЗО просто нельзя. Один маленький пример: в старом корпусе барановичского СИЗО осужденные никогда не моют пол не потому, что они грязнули, а потому что пол и так все время мокрый — в любое время года. Он просто не высыхает никогда. Если его мыть, сырости в камере будет еще больше. Там очень тесно, человек на человеке, места нет вообще. А там сидят люди — дышат, ходят в туалет, заваривают чаи, делают себе еду, моются. А если это еще лето — потные тела, духота, оооой. Потрясающее место для развития бактерий. Я подозреваю, что именно там я и подхватил туберкулез, хотя не было такого, чтобы со мной рядом кто-то болел. Это просто мои догадки.

«Теперь ты, Паша, по жизни петух». Волковысская колония

— В июне 2022 года вас окончательно приговорили к 5 годам лишения свободы и перевели в ИК-11.

— Основная доля моих приключений пришлась именно на волковысскую колонию. Через 40 минут после приезда на меня составили первый акт о нарушении, и я поехал в штрафной изолятор. Любой политический на строгом режиме поднимается в отряд только через ШИЗО, иначе не бывает.

В Волковыске меня определили в петушатню. Как было: я в санчасти, хотел купить себе еды, спросил, может есть у кого сало, колбаса. Сигареты есть, давайте меняться. Все говорят — нету. И тут какой-то человек приходит, говорит, сала нет, есть вафли, будешь? Я говорю — давай. Все, обменялись. Через минуту приходит завхоз отряда и говорит, что вафли я купил у петуха.

А дальше начинается весь этот ритуал: приходит специальный заключенный, вроде как смотрящий за строгим режимом, у которого в тюремном мире есть на это полномочия. И вот он пришел с двумя своими кентами, они могут решать там судьбы людей. Не разбираясь особо в ситуации они выносят «определение» — «петух», все. Теперь ты, Паша, по жизни петух.

Если бы такая ситуация произошла в «Волчьих норах» образца 2011 года [там Виноградов отбывал срок после второго дела — МЗ], в мою предыдущую посадку, то за такие дела сами осужденные отправили бы всех причастных к этому спектаклю в больницу с тяжкими травмами, может даже несовместимыми с жизнью. Это беспредел по тюремным понятиям. Человек, который принес вафли, должен был сказать, что он петух.

Я уверен, что срежиссирован весь этот спектакль был администрацией колонии. А причастные… они живут по принципу «украл-выпил-в тюрьму», что им? Тот, который меня подставил, он времени в заключении проводит больше, чем на воле. Пока я сидел, он успел освободиться и сесть обратно.

«Если они решили повесть мне гребень на голову, то я буду носить его как орден»

— Перевод в «низкий статус» можно оспорить?

— Теоретически да, можно было доказать, что ты не виноват, что ты не петух, а нормальный парень — папин бродяга, мамин симпатяга. Но это тяжело. Первый способ — это надо писать маляву вору в законе, как-то это все делать через волю, чтобы тебе кто-то помогал, объяснять ситуацию, чтобы отменялось это решение.

Второй способ — это сказать, что ты не согласен: «Все, мужики, я на нару петушиную не лягу». Тогда тебя изолирует администрация, потому что выбора нет. На петушиную нару ты ложиться не хочешь, значит ты будешь ложиться на нары мужиков, начнется конфликт. Чтобы не было физической расправы, администрация такого человека убирает. Я понимал, что мне всем этим заниматься бесполезно, что это решение приняла администрация, и ни до какого вора я не допишусь, а если и допишусь, то он не будет «грузиться» за политического.

Поэтому оставалось только принимать все это. Петушатня так петушатня. Если кто-то хочет назвать меня петухом — ничего страшного, выдержу и это. Конечно, сам я туда не хотел, и когда это случилось я, мягко говоря, занервничал. Первые восемь часов после того, как это случилось, наверное, были самыми тяжелыми за всю отсидку. Но потом я как-то собрался и подумал: если они решили повесть мне гребень на голову, то я буду носить его как орден. Пусть они ценят мои заслуги перед отечеством.

Отдельные столы и посуда, а за нарушения могут избить. Как живут осужденные с «низким статусом»

— Что поменялось после того, как у вас появился «низкий статус»?

— По тем понятиям петухи — это нечисть, это люди, не достойные называться людьми и отношение к ним соответствующее. В строю ты всегда последний, в любой очереди ты последний, от тебя ничего нельзя брать, с тобой нельзя пить из одной посуды и вообще общаться с тобой крайне нежелательно. «Эй, пидор, иди сюда» и «Эй, пидор, иди отсюда» — вот так примерно. Не дословно, хотя и дословно так возможно.

Для тебя это куча ограничений. Надо уступать место, уступать дорогу, столы отдельно, посуда отдельная. И все это рычаг давления на тебя.

— Вы знали, как теперь нужно себя вести? Это опыт вашего прошлого срока или кто-то объяснял?

— С большего я все это уже знал. Но вообще, как только тебя «определяют», к тебе приходит специальный человек, тоже из «петухов» — главный, грубо говоря, и объясняет тебе все эти вещи. Если что-то нарушишь — предусмотрено наказание физического характера. Если ты полезешь за стол к мужикам, например, тебя имеют право побить.

— По каким причинам осужденного могут перевести в «низкий статус»?

— Есть много способов попасть в петушатню. Туда попадают люди, осужденные за преступления сексуального характера — педофилы, насильники. А еще те, кто сказал лишнего о своей сексуальной жизни: если ты когда нибудь делал кунилингус и об этом рассказал — ты попадаешь в петушатню определенно. Если твоя девушка делала тебе минет и потом ты с ней целовался — ты тоже попадаешь в петушатню. Если когда-то в детстве у тебя случился конфликт, потасовка, с тебя сняли портфель, его обоссали и ты его надел, то опять петушатня.

Если ты общался с геями на свободе, жал им руку, ел за одним столом — тоже туда. Если ты гей в пассивной роли — туда же. И это удивительно, потому что если ты гей в активной роли, то тебя это не касается. Если ты ведешь коммерческие отношения с петухами, если ты у петуха что-то взял или украл — петушатня. Если ты поздоровался с ними или обнялся, если ты убрал туалет, если ты убрался на мусорке. Все вот в таком ключе. В гродненской тюрьме человеку устроили провокацию с отправкой в петушатню человека, который написал жалобу на администрацию.

Бывает, люди сами идут туда по имущественным причинам. Не знаю как где, а в Волковыске средний петух живет лучше, чем средний мужик. Потому что есть больше возможности заработать. Уборки туалетов, «пикеты», то есть стоять на стреме, за это платят сигареты — так можно.

Есть те, кто уходит туда сам по идейным соображениям — все, мне надоело принадлежать к криминальному миру, я вот таким способом хочу обрубить все концы, лечь на дно дна, мотивировать себя больше не попадать в колонию. Это касается тех, кто живет по кругу «украл-выпил-в тюрьму». Они, бывает, говорят — все, это последний раз, дальше так просто невозможно. Ну, у кого-то получается, у кого-то нет.

— Вы рассказали обо всем родным?

— Конечно, сообщил, что случилось, но не в письме, а через адвоката. И в следующий раз, когда адвокат ко мне пришла, она сказала: «Мама и жена тебе передают писать прошение о помиловании сейчас же». Я их понимаю. Когда человек с этим не сталкивался, и он узнает, что кто-то попал в петушатню в зоне, то первая мысль какая? «Ебут». Но это несколько не так.

— Можно ли выйти из этого «статуса»?

— Нельзя. Если тебе дали определение и ты с ним согласился, если ты начал с ним жить, есть за этими столами, спать на петушиных нарах — все.

Внутри петушатни тоже существует деление на различные масти — касты, или социальные слои. Есть рабочие — те, которые оказывают услуги сексуального характера в пассивной роли. Это самый низ, дно дна. Так называемая «третья кружка». «Вторая кружка» — это те, кто с ними [«третьей кружкой»] пьет чай и ведет хозяйство. Ну и «первая кружка» — это те, кто не оказывает услуги сексуального характера и не ест с ними из одной посуды, не пьет вместе чай и так далее. То есть «блюдут чистоту» по тюремным понятиям.

— Услуги сексуального характера — это изнасилования?

— Не, изнасилование считается беспределом, по тюремным понятиям этим заниматься нельзя. Это все сугубо на добровольной основе и это коммерческая история: я тебе пачку сигарет, ты мне отсосешь. Теперь у тебя есть сигареты, а я отсосан. Все довольны, все танцуют.

— Администрация знает об этом?

— Все про это знают, но администрация пытается с этим бороться. Если они про кого-то узнают, то могут отправить в изолятор. Но формально, конечно, не за это, чтобы не было акта за мужеложество, чтобы не портить себе же статистику.

Для меня это все очень странно, непонятно. Я на эту тему говорил с осужденными: ребята, неважно с какой стороны члена вы находитесь, это все равно однополые отношения, это гомосексуализм. У меня вообще претензий нет, если вы взрослые люди и все между вами происходит по взаимному согласию — да пожалуйста. Просто вы не отрицайте очевидного, вам нравятся мужики. Ну или вы как минимум бисексуальны. На что они все очень обижаются и говорят: «Нет, все не так, это просто у нас в колонии нет женщин, и мы вынуждены заниматься сексом с мужчинами». Я говорю — мне в голову это не приходит, хотя у меня тоже нет женщины. Я не в состоянии получить сексуальное удовольствие, я не могу забыть, что это мужчина, я не могу забыть, что у него есть кадык.

«На что-то жалуешься — и тебя сразу лечат»

— В заключении у вас нашли туберкулез. Как вас лечили?

— Одна из лучших вещей, которые происходили со мной за время моего заключения — это болезнь туберкулезом. Семь месяцев, которые я провел в колонии в Орше (там содержат и лечат заключенных, больных туберкулезом — МЗ), — это время самой легкой отсидки. Куда ни плюнь там — сразу попадаешь во врача, оборудования у них там много, оно хорошее. На что-то жалуешься — и тебя сразу ведут, лечат. Я себе там сделал УЗИ всего. Даже если у тебя просто болит голова и тебе нужна таблетка, медработник ее сразу приносит.

Хотя сначала было волнительно. В Волковыске у меня обнаружили пятно на легком и сказали мне про туберкулез. Я даже не верил сначала. Поверил только тогда, когда про это начали говорить не только в администрации, но и врачи все. Тогда я запереживал, потому что слово «туберкулез» для меня про что-то из 19-го века, и это значит, что человек корчится и харкает кровью. Но на самом деле это заболевание нормально лечится таблетками, которые мне давали, и ничего тяжелого в этом нет. Я посмотрел, что там адекватный медперсонал, что они нормально ко мне относятся — и успокоился.

Хотя надо понимать, что я был в больничной палате, я был в колонии, но там люди лечатся, они не хотят на работу, у них есть тихий час. Но так как я — это я, то меня сразу определили в ШИЗО на месяц, а потом в ПКТ: то же самое, но отстегнуты нары от стены, на них есть матрас, и можно поспать днем.

В Волковыск вернули, как только вылечили. Я прошел курс лечения, врачи провели обследование, пришли к выводу, что болезни у меня больше нет и отправили меня по «месту прописки». В Орше, кстати, в последний день дали мне 10 суток изолятора, и вот я их вез с собой и досиживал в Волковыске.

— Как вы держались во всем этом?

— Если ты туда приезжаешь изначально сумасшедший, изначально немножечко конченный, то тебе будет легче.

Ну и я всегда надеялся, что весь свой срок я не досижу, хотя и понимал, что если они захотят, то я из тюрьмы не выйду никогда и умру там. А если захотят отпустить, то я выйду по щелчку пальца, что собственно и произошло.

Мы товар, мы на складе, и бывает, что товар нужно продать. Что бы там ни говорил мой потерпевший [Александр Лукашенко], что он не торгует людьми, — он именно это и делает.

«Я боялся дать слабину, боялся, что мне предложат выйти из тюрьмы, и я напишу на помилование»

— Вы вышли на свободу, не написав прошение о помиловании. Почему для вас это важно?

— Это моя принципиальная позиция. Нет ничего особо страшного, если прошение напишет человек, который просто ходил на митинги, случайный человек. Не нужно ему быть в тюрьме, лучше пусть он выйдет на волю, пойдет, заработает денег и перечислит их моей жене. Потому что я в это время буду сидеть.

Другое дело люди, которые что-то видели, которые призывают к чему-то других, стучат себя пяткой в грудь и кричат, что они оппозиционеры, неломаемые революционЭры. Когда начинает и этот контингент писать прошения о помиловании, меня это удивляет и вызывает вопросы. А раз уж вышло так, написали вы прошение, нужно было вам так, то тогда потом из себя революционЭров не стройте. Я вот стучу себе пяткой в грудь и корчу революционЭра, мне такие вещи подписывать неприемлемо.

Хотя сомнения, конечно, были. После попадания в петушатню это был второй самый мой тяжелый момент в тюрьме. 6 сентября 2022 года, я сижу в Орше в ШИЗО, а мой потерпевший [Лукашенко] по радио говорит, что вот, скоро День народного единства, намечается амнистия. У нас сидит много людей за преступления «экстремистского» характера, и амнистия в том числе и для них. Все, пора уже переворачивать страницу. Будем выпускать. Я порадовался.

Но следом за ним где-то через день еще один милицейский чин говорит — отпускать экстремистов будем, но только тех, кто написал прошение о помиловании. И вот тут я занервничал. На тот момент я боялся дать слабину, боялся, что мне предложат вот так выйти из тюрьмы, и я подпишу этот документ. Я слышал шаги в коридоре, думал, что это ко мне по этому вопросу, у меня начинало люто стучать сердце. Слава богу, ко мне никто не пришел, но и я понял, что что бы ни случилось — я эту бумагу не подпишу.

— Вы говорите об этом более эмоционально, чем о «низком статусе».

— Я вот такой. Петушатня — это внешнее, то, что приходит снаружи, это срежиссировано. А подписываешь прошение ты добровольно, сам. Такие вещи как улыбка, чувство собственного достоинства, — это вещи, которые отдаешь всегда сам. Социального статуса, денег, свободы — этого тебя могут лишить и от тебя это не зависит.

«Были моменты, когда я сидел с трясущейся головой и думал: "Приехал помогать, идиот, кто б тебе помог"»

— Расскажите, как вас освободили и вывезли из Беларуси.

— Меня забирали из гродненской тюрьмы, когда мне уже добавили год по 411 статье. Ко мне пришли, выдернули меня из камеры с вещами и повели в боксы, где проходят обыски. Обыскали, я спрашиваю — а что происходит, куда я еду? А они говорят — мы не знаем, Паша, это ты нам расскажи. Надели мешок на голову и посадили в машину. Приехали в СИЗО КГБ, где меня снова обыскали, помыли, и завели в камеру. Там уже был Дедок, Статкевич, Афнагель — 13 мужчин, у которых потом украли паспорта. Самые опасные. Там мы посидели, а на следующий день нас погрузили в автобус и повезли на границу.

Конечно, у меня был внутренний протест. Меня не очень-то устраивала вся история с депортацией, я хотел оставаться в стране. Там мой дом. Очень хотелось выйти вместе с Миколой Статкевичем. Но я в марте 2025 года уже пообещал жене, что выхожу в сентябре, я уже тогда это подозревал. Я решил, что она достаточно настрадалась. К тому же я пропускал важные годы — время, когда взрослеет мой сын.

— Сыну сказали правду о том, где отец?

— Да, изначально от него никто ничего не скрывал. Сначала он почему-то сделал такой вывод и всем говорил, что папа в милиции, потому что забрал их игрушки. Ну а потом уже жена ему объяснила, что папа в тюрьме «ни за что». И он всем дальше так и отвечал. Тогда ему было 2 года и 11 месяцев.

Он меня, конечно, просто так с ходу не узнал бы. Я бы сам себя не узнал. Но пока я был в тюрьме, я не давал ему себя забыть, я писал записки, истории рассказывал. Он мне присылал рисуночки. Жена постоянно говорила ему обо мне. Потом уже, когда я освободился, но семья была в Беларуси, мы созванивались по видео.

— Вы говорили, что шли в тюрьму, чтобы поддержать тех, кто окажется там впервые. У вас получилось?

— Да, все же что-то у меня получилось. Кому-то я помог морально, кому-то материально — сигаретами, конвертами. Кому-то просто рассказал свою историю, на меня посмотрели и подумали: «Вот у кого дела хреново, у меня еще нормально». Но в основном, конечно, то, что я планировал, у меня не получилось. И были моменты, когда я сидел с трясущейся головой и думал: «Приехал помогать, идиот, кто б тебе помог».