«Теперь хотя бы по видео могу видеть своих детей». Политзаключенную вывезли на границу с Литвой прямо из колонии, а она думала, что везут казнить

«Вас президент Лукашенко помиловал, но вам нужно покинуть Беларусь»

48-летнюю Елену Мовшук месяц назад освободили из колонии по помилованию и вывезли в наручниках на беларуско-литовскую границу. В заключении она находилась 4,5 года.

«Пока даже не верю, что на свободе. Ничего не понимаю пока. Я же раньше нигде не была, всю жизнь в Беларуси жила, для меня это первый раз так, чтобы в чужую страну. Выросла в деревне, поэтому для меня это просто ужасно — в чужом городе оказаться одной», — говорит Елена.

Сейчас Елена живет в шелтере для беларуских беженцев в Вильнюсе. 12 февраля ее освободили из колонии по помилованию Александра Лукашенко — с условием, что она уедет из страны.

«Все так спонтанно получилось, что я даже не думала, могу ли отказаться. Мне как говорили — так я и делала. Я, конечно, рада, что ушла из этого ада. Теперь хотя бы по видео, но могу видеть своих детей. И у меня есть надежда, что мне помогут, и мы будем с дочками вместе».

День освобождения Елена помнит отрывками и говорит, что для нее он был «очень страшным». Тогда она вернулась со швейной фабрики в отряд и, закончив другие дела, в 19:00 пошла на ужин. Оттуда сотрудники колонии вызвали ее «на обыск».

«Я ничего не понимаю, мне не отвечают. Говорят — собирай все, из холодильника тоже, чтоб ничего не оставалось. Дежурный помощник начальника колонии говорит выйти в локальный участок, я у него спрашиваю — куда меня? Он отвечает — ничего не знаю, у нас приказ».

Елену завели в кабинет, где ее уже ждал прокурор. Он напомнил Елене, что летом она писала прошение о помиловании.

«Я спрашиваю — что, отказ надо подписать? А он говорит — вы присядьте. Вас президент Лукашенко помиловал, но вам нужно покинуть Беларусь».

Куда нужно будет уехать и как, он не уточнил, но сказал Елене, что выезд будет «не в Польшу и не в Россию, а подальше».

Политзаключенная говорит, что в тот момент у нее «все упало». Она просила дать ей возможность сообщить детям, но позвонить ей не дали.

«А он говорит — за вами уже едут. Времени у нас немного, давайте напишем еще одно ходатайство о помиловании. Он продиктовал как его писать, я написала».

Прошение о помиловании, говорит Елена, ничем не отличалось от того, которое она писала летом. После Мовшук отвели к воротам колонии, где стоял черный джип и незнакомые люди в гражданском. Сумки с вещами Елены погрузили в багажник, а ей надели наручники — и поехали.

«Надели наручники и маску на голову»

К утру Елену привезли в Минск — она узнала город из окна машины.

«Подъехали к какому-то зданию — я спросила: что за здание, Володарка? Мне сказали — американская тюрьма, американка. Я потом узнала, что это СИЗО КГБ».

Елена не помнит, сколько времени провела там, потому что у нее забрали часы. В камеру пришел доктор, спросил про здоровье. Елена пожаловалась на сильную головную боль, но таблетку ей так и не дали. Один раз принесли еду: Елена предполагает, что было обеденное время. Есть от стресса не хотелось, но женщина не стала отказываться, чтоб не подумали, что она объявила голодовку.

«После обеда открыли двери, мне сказали выходить. Вышла, на меня надели наручники, надели маску на голову. И я подумала: всё, это мои последние вдохи в жизни. Думала, что повезут куда-то убивать. Вели под руки, говорили, где лестница, чтоб я ноги поднимала. В какой-то момент почувствовала холод — поняла, что на улицу вывели. Потом они меня посадили в кресло, пристегнули куда-то руки, я ничего не видела через маску. И мне показалось, что это электрический стул. Я начала плакать, думаю — ну вот и всё. И тут машина завелась, я поняла, что я в машине. Я аж выдохнула».

Сотрудники КГБ — Елена предполагает, что это были они — сказали женщине: «Едем тихо», и всю дорогу она ничего у них не спрашивала.

«Машина остановилась, с меня сняли наручники, маску, меня ослепило светом. Сказали подписать какую-то бумажку. Я подписала. Даже и близко не видела, что там, потому что все плыло перед глазами, я еще и без очков. Просто поставили мне ручку, где нужно подписать, и я поставила подпись. Отдали мне паспорт и открыли двери машины».

Вильнюс

Елену встретили незнакомые люди. Они обнимали ее, предлагали воду, дали куртку, потому что было холодно. Некоторые из них говорили «не по-нашему», вспоминает Мовшук. Потом она поняла, что по-литовски. Мужчина «из посольства» сказал, что Елене нужно сделать визу.

На границе с женщиной беседовали врач и психолог. Елена снова пожаловалась на головную боль, ей наконец дали таблетку.

«Ну и все, мне принесли документы, я попрощалась с тем мужчиной из посольства, пограничники проверили документы, мы сели в машину и поехали. Когда мы приехали в Вильнюс, уже было темно».

В Вильнюсе Елену снова встретили незнакомые люди, поселили в шелтер. В первую очередь женщина попросила дать ей связаться с дочерью.

В тот день, кроме Елены, при содействии властей США были освобождены журналист «Радыё Свабода» Андрей Кузнечик и гражданин США Николай Шугаев.

«Дочь даже сказала, что я предатель родины». Семья

У Елены Мовшук пятеро детей, двое из них несовершеннолетние — девочки 9 и 15 лет. Когда ее посадили, одна из старших дочерей оформила опеку над девочками, чтобы их не отправили в детский дом. Первый после освобождения телефонный разговор с ней был тяжелым.

«Она даже не поверила сначала, в шоке была. Начала кричать — почему так, почему не домой, почему ты уехала за границу. Даже сказала, что я предатель родины. Нехорошо поговорили. Мне посоветовали пока аккуратнее, пока мы обе придем в себя».

Когда Елена была в колонии, ее ограничили в правах на детей. Сейчас главная ее цель и мечта — воссоединиться с девочками.

«Правозащитники и юристы сейчас этим занимаются. Будем пробовать», — надеется Елена.

Тяжелее всего в колонии ей далось именно расставание с детьми. Женщина плакала, когда писала им письма и читала ответные.

Один раз дети и старшие из внуков (их у Елены семеро) приехали к ней на суточное свидание. Ночью Мовшук с младшими дочерьми тоже плакала, зная, что скоро нужно снова прощаться.

Пинские протесты

До задержания Елена Мовшук жила в Пинске и работала санитаркой в местной районной больнице. Ее задержали 10 августа 2020 года во время протестов в Пинске и обвинили в участии в массовых беспорядках.

Согласно обвинению, в тот день Елена подошла к шеренге силовиков и ударила по щитам руками, деревянным колом и палкой, а ее муж Сергей бросил в милиционеров палку. Супругов судили по одному делу вместе с еще 12 местными жителями. 30 апреля 2021 года суд вынес им приговор — Елене назначили 6 лет колонии, ее мужу — 6,5 лет усиленного режима. Остальные фигуранты дела получили от 5,5 до 6,5 лет лишения свободы.

Обычно переписка между заключенными запрещена, но Елене и Сергею разрешили, потому что они родственники. Елена говорит, что письма «ходили плохо», иногда случались перерывы в переписке на несколько месяцев.

Штрафной изолятор за сигареты и «Роллтон»

Елена рассказывает, как дважды ее отправляли в штрафной изолятор за то, что помогала осужденным, оставшимся без поддержки родных. Один раз — за две сигареты:

«Смотрю — девушка молодая, курить хочет, помощи нет. В мусорку за бычками полезла. Я ей дала две сигареты, говорю — на, покури, не лезь ты в эту мусорку. Она даже с отоварки мне пообещала их отдать, но нас все равно сдали».

Второй раз — за несколько пакетиков вермишели «Роллтон», которой она поделилась с другой осужденной.

Елена не считала количество суток, проведенных в ШИЗО, но помнит, что всего у нее было 22 взыскания за срок. В двух случаях ее лишили посылки и свидания.

В ИК-24 в Заречье (Гомельская область), где содержатся ранее отбывавшие наказание, Мовшук оказалась, потому что это ее вторая судимость. В 2003 году женщину приговорили к 2,5 годам колонии за уклонение от отбывания наказания на домашней химии. На домашней химии, как говорит Елена, она оказалась потому, что взяла на себя вину бывшего мужа, которого судили за нанесение телесных повреждений. Несколько раз Елена пропустила отметки в милиции — и в итоге оказалась в гомельской колонии №4.

И если раньше условия в гомельской колонии, по словам Мовшук, были приемлемыми, и у нее за 2,5 года не было ни одного взыскания, то в Заречье ситуация была куда хуже. Среди прочего — из-за тяжелого труда, к которому принуждают заключенных.

«Там отрабатываешь смену, а потом идешь на хозработы. То картошку перебрать, переложить из кучи в кучу, то траву рвать из-под асфальта. Лужи совками черпали или тряпками вымакивали. Потом они затеяли ремонт, нужно было поднимать асфальт на плацу вручную. Как какая-то проверка, то они выгоняли трактор для этих работ. А если проверки нет, то выгоняют женщин ломами поднимать этот асфальт».

Из-за хронического пиелонефрита у Елены было официальное освобождение от некоторых видов работ — ей нельзя было поднимать больше трех килограмм. Но, по словам Мовшук, она работала, как и все остальные, несмотря на заболевание.

«Литовский такой сложный, что мне даже страшно»

В Вильнюсе Елена решает вопросы с документами и надеется на скорую встречу с детьми. На второй день после освобождения она купила телефон, и с тех пор они постоянно на связи.

«8 Марта вместе отмечали, и я с ними была по видео. С младшей дочкой своей я постоянно на связи: иду по улице — разговариваю, прихожу в шелтер — разговариваю, готовлю — разговариваю. Она мне говорит: "Вот я кушать сажусь — и ты садись". Она плачет, конечно, ко мне хочет. Ей там хорошо, ее не обижают, но мама есть мама»

Работать в ожидании международной защиты Елене нельзя. Она надеется, что найдет неофициальную подработку у беларусов. Как жить дальше, Мовшук пока не понимает. Много лет она работала санитаркой в больнице и могла найти похожую работу в Литве, но для этого нужно учить язык.

«А литовский такой сложный, что мне даже страшно. Я, наверное, не смогу его выучить. У меня пока только один урок был по интернету — и все. Тяжеловато. Уже и память не такая, как раньше».