«Сотрудников с Окрестина я бы расстрелял». Политзаключенный сходил на все марши в 2020, сам приехал в СК, а после суда мечтал о караоке

Имя героя изменено.

«Гондон, может уебать тебе»? Милицейская «вежливость» и Окрестина

Михаил едет в трамвае в Партизанский районный отдел СК по Минску. За окном лето, 2023 год. По дороге он отписывается от всех «запрещенных» каналов, чистит переписки и историю браузера. До этого ему несколько раз по утрам звонили с незнакомых номеров, но он не брал трубку. Затем пришло сообщение в вайбере: «Вы свидетель по делу, нужно поговорить, приезжайте». Пришлось ехать. Михаил был уверен, что из Следственного комитета поедет в изолятор. В 2020 году он не пропустил ни одного марша, по его словам.

«Я ж не маленький мальчик — прекрасно понимал, что меня ждет. С собой ничего не брал, ехал с пустыми руками. А какой смысл, все равно отберут. Страх, конечно был, волнение. Главная мысль — хоть бы в ГУБОПиКе не били», — вспоминает Михаил.

В СК ему показали фото с протестов и предъявили обвинение по 342 статье УК — грубое нарушение общественного порядка. Михаил со всем согласился и дал признательные показания. «Выбивать» силовикам было нечего, мужчину повезли на Окрестина.

«Они ничего не хотели, ничего не добивались, потому что я же сразу признался. Морально унижали, говорили: "Гондон, может уебать тебе? Может, ты пидарас?" По-моему, это был ГУБОПиК».

Мужчину на 13 суток поместили в одноместную камеру на Окрестина, где вместе с ним было от 8 до 10 сокамерников. Все — подозреваемые по политическим статьям. Они пробовали определить размер помещения: в длину получилось около 3 метров, в ширину — меньше 1.80 метра: «У меня рост 1.80. Ну и вот я по ширине весь не помещался».

Задержанные спали на бетонном полу. Тогда улице стояла жара, от духоты не помогала постоянно открытая «кормушка». Кормили мало: Михаил вспоминает ужин в изоляторе — гречка и половина сосиски.

Два раза за 13 суток в камеру приходил «начальник Окрестина».

«Там конечно тоже, все понятно, откуда такая "культура" у милицейских работников. "Быдло, пидорасы конченые, да вы нас рассорили с русскими, да я бы вас всех расстрелял, но нам с вами в одном одних окопах сидеть". Вот такое у них в голове».

Как рассказывает Михаил, что имел ввиду милиционер, сокамерники не поняли.

За две недели заключенных ни разу не водили в душ, из средств гигиены был один кусок хозяйственного мыла на всех. Любые перемещения вне камеры — «ласточкой» и в наручниках. Свет в камере горел и днем, и ночью, каждую ночь — проверки. Миша говорит, что однажды у охранника спросили, для чего заключенных проверяют ночью. Тот ответил: «А вдруг вы сбежали»?

«Я был в Жодино, на Володарке и на Окрестина. И вот если бы был суд, и у меня была возможность, то сотрудников в Жодино и на Володарке я бы помиловал, а тех, с Окрестина, я бы просто расстрелял. Никогда в жизни их не прощу».

«Я тебе отдаю политических, а все остальные — мои». Жодинская тюрьма

Из Окрестина Михаила перевели в тюрьму №8, в ней находится СИЗО. Условия там оказались лучше: количество людей в камере равнялось количеству кроватей. Заключенные проводили время за разговорами, играми (шахматы, шашки, нарды), книгами, перепиской с близкими. Михаил обходился без писем. Он просил родных «не особо распространяться» о его задержании, и сам не писал никому, чтобы не расстраивать.

Со временем проявилась проблема, о которой мало говорят: сокамерники, с которыми Михаил находился 24 часа в сутки, начали раздражать его.

«Раздражает буквально все, и тяжело злиться на людей, с которыми ты так давно находишься. Мы пытались скрывать это за весельем, было сложно».

Конфликтов в заключении при этом почти не случалось. Только однажды Миша ругался с «русским, которого задержали за наркотики».

«Он меня пытался унизить, задеть. Я сначала молчал, потом стал отвечать. Он пытался быть "смотрящим", хотя там нет таких порядков. До драки не доходило. В итоге он мне сказал — "я тебе отдаю политических, а все остальные — мои". Мне все это было неинтересно».

«Освободить в зале суда немедленно». «Володарка» и суд

Перед самым судом Михаила перевели в СИЗО на Володарского. Волнение нарастало — неизвестно, чем все закончится, химией или колонией. Чтобы снять напряжение, Миша во время прогулок пел во внутреннем дворике — это помогало.

«Администрации пофиг было. Разные старые песни пели, "Би-2", "Ария", "Порнофильмы". "Грай" один раз пели в Жодино, и тогда нам ничего не было, не поняли, наверное».

Суд приговорил Михаила к 2,5 годам домашней химии. Его отпустили в зале суда.

«Судья говорит: "Освободить в зале суда немедленно". Ну и все, открывают клетку и пожалуйста, иди домой. Такое сразу облегчение… я волновался за сестру, за маму. Суд был открытый, но я просил их не приходить. Я лохматый такой, в наручниках. Что было бы с ними, если бы меня в колонию отправили?».

Родные встретили его у здания суда. На первое время после освобождения у Михаила было два дела в списке: нормально помыться и сходить в караоке — ему важно было «наконец от души попеть».

«Везде не открывая лица, с опущенной головой». Домашняя химия

«Когда ты в тюрьме, понимаешь — до воли далеко. А когда ты в четырех стенах, у тебя все под боком, ты видишь свободных гуляющих людей, а тебе так нельзя — вот это пытка», — рассказывает про домашнюю химию Михаил.

Минчанин устроился помощником повара, делал заготовки для блюд. Работа на ногах, с 10 до 19 или позже.

Час в день, с 8 до 9 утра был отведен на походы по личным делам — в магазин, аптеку или еще куда-то. Дальше — с 9 до 10 добраться до работы. Вечером — час на дорогу обратно. Все остальное время нужно было быть дома. Нельзя пойти в банк, барбершоп, музей, тренажерный зал — никуда.

Вскоре после начала отбывания наказания Миша начал нарушать предписанные правила, потому что иначе жить не получалось. Например, нужно сходить в банк. Он открывается в 9, а в это время нужно уже ехать на работу. Иногда мужчина брал выходные среди недели и занимался своими делами.

«Но это тоже такое — везде не открывая лица, с опущенной головой, маска. Потому что везде камеры. Парикмахерскую такую себе нашел, где камер нет».

Сотрудники милиции могли прийти с проверкой домой в любое время. Не открыть им нельзя, это посчитают нарушением режима. Нельзя «не услышать» звонок в дверь, даже если ты в душе или спишь.

«Самое позднее, когда ко мне приходили — 2.30 ночи».

Раз в неделю нужно было приходить в милицию самому — отмечаться и слушать лекцию. Иногда милиционеры ленились проводить такие занятия, тогда нужно было просто прочитать название лекции на бумажке у дежурного и на всякий случай «запомнить» ее.

Всего за полгода на домашней химии в милиции провели только три лекции.

«Темы разные. Самая смешная — про свободу слова. Про честь и достоинство тоже было смешно. Про мошенников в интернете — единственная полезная. На лекции про свободу слова основной посыл был в том, что твоя свобода слова — до того момента, пока ты не затронешь другого человека. Посыл был такой, что на самом деле она ограничена».

Однажды Михаила отправили на 15 суток на Окрестина из-за того, что сменил работу, не спросив разрешения у инспектора. Cнова была переполненная камера и жесткие условия. Потом еще одно нарушение — за опоздание с работы домой. Не дожидаясь очередных суток и перевода в колонию, мужчина решил бежать из Беларуси.

Маме звонила следовательница, просила поговорить. Литва

Бежать из страны мужчине помог фонд «Дапамога». Михаил «лесами» перешел границу, добрался до камеры видеонаблюдения на литовской стороне, помахал туда и стал ждать.

«Пограничники приехали, очень вежливые, попросили меня лечь на землю, но как бы извиняясь, объясняли, что у них такой протокол досмотра. Успокаивали, предлагали сигареты».

Сейчас Михаил живет в Литве. Подал документы на международную защиту, ожидает решения властей.

Спустя неделю после отъезда его матери позвонили из Следственного комитета.

«Какая-то следовательница звонила, сказала: "Может вы попросите его, чтобы вернулся"».

Редактор: Зоя С.