«Аполитичность ведет к тому, что будущее будет решать кто-то другой». История Кирилла Балахонова, осужденного в 19 лет за чат, где обсуждали, как помочь украинцам на войне

Поддержать Кирилла Балахонова финансово можно через его персональный сбор на BYSOL. Делайте донат только с иностранных карт и если находитесь не в Беларуси.

— Я был на пике, готов что угодно был сделать, — Кирилл Балахонов описывает свой настрой перед задержанием. Он — один из пяти известных правозащитникам ребят, которых осудили по «делу СБНШ». Двое из них были несовершеннолетними. «Саюз беларускага нацыянальнага шчыта» — это чат на 35 человек, где участники обсуждали войну, скидывали видео с техникой и «инструкции» к диверсиям.

Кириллу на тот момент 18, он — студент последнего курса Гомельского машиностроительного колледжа, будущий айтишник. Постил тиктоки про Полк Калиновского, как он говорит, «освещал их деятельность». Около 30 тысяч подписчиков, по 100-200 тысяч просмотров на каждом видео. Кто-то написал ему в тиктоке и скинул ссылку на чат СБНШ. Балахонов вступил туда в марте 2022 года.

8 ноября 2022 года студента разбудила группа задержания — «залетели со светомузыкой». Дальше — ГУБОП, СК, Окрестина, Володарка.

— Сказали, что у меня будет терроризм, госизмена, шпионаж и что я — предатель родины. «На 15 лет тебе накидаем». Записали видос, повезли в СК. Про то, что я был администратором, узнал только после задержания.

Оказалось, его аккаунт в чате «подняли в правах» до админа. Следователь объявил Кириллу, что ему вменяют руководство экстремистским формированием.

«СИЗО — школа жизни»

Балахонова отправили в СИЗО на 11 месяцев, 6 из которых «ничего не происходило» — так шло следствие. 2 месяца дали на ознакомление с делом, еще 2 ушло на апелляцию и месяц пришлось ждать этапа в колонию.

— СИЗО для меня стало школой жизни. По быту было тяжеловато первое время, всё приходилось делать руками (стирать, подметать, мыть). Не сказал бы, что это сложно, привыкаешь.

Кирилл вспоминает, что в изоляторе готов был драться — «пришлось учиться блатной романтике». Он зашел в камеру, а там — «все лысые, накачанные, с тату». Думал, придется «пояснять» за татуировки. Говорит, что если бы такой вопрос возник, «тут надо сразу бить».

Про татуировки Балахонов рассказывает, что лишь одна из четырех обозначает для него смысл: это паутина — «верен своим принципам».

Когда Кирилл отвечает, что показалось самым ужасным за время заключения, он не упоминает скудную пайку, тяжелую работу или холод. Шокирован, как он говорит, был другим:

— То, что существуют люди, для которых тюрьма — спасение. Настолько падших я не встречал. Даже уходить не хотят, потому что там (на свободе) у них ничего нет. В тюрьме для них есть еда, подлечат как-то, сигарету дадут. Больше им и не надо.

Суд назначил Кириллу 3,5 года колонии усиленного режима по статьям о создании экстремистского формирования и содействии экстремистской деятельности.

Парень должен был выйти в ноябре 2025 года, но он оказался в группе «помилованных» и депортированных политзаключенных 22 июня. Тогда после визита американского советника Кита Келлога из беларуских колоний освободили и вывезли 14 политзаключенных, включая Сергея Тихановского, осужденного на 19,5 лет.

«Многих, за кем я следил, уже нет в живых»

— Я отдавал себе отчет, что это будет срок. Меня это не останавливало. Началась война, я понимал, что украинцы — мои братья, я буду помогать им до конца, чем смогу. За это меня и посадили — за желание помочь украинцам, даже своей жизнью, — так Кирилл описывает «суть» своего преступления. — Я действительно что-то хотел изменить, понял, что в группе делать нечего — дальше обсуждений мы не продвинемся — потому что у людей ни знаний, ни физподготовки.

В материалах дела были его личные переписки, посты в чате СБНШ и диалог со службой Полка Калиновского. Он говорит, что с другими участниками чата знаком не был, и, вероятно, туда попал «сотрудник», который слил всю информацию. Когда дело закрывали, Балахонову сказали, что задержали 17 из 35 человек в чате.

— Например, одному дали статью за то, что отправил съемку российской военной техники в СБНШ, а другому — за то, что перенаправил этот видос в Гаюн.

Чтобы наверстать, Кирилл отматывает новости на то время, когда был в заключении и гуглит то, о чем узнавал из российских новостей — например, операцию «Паутина», когда украинские дроны были завезены в Россию фурами и в один момент поднялись и нанесли удары по авиации на земле.

Он расстроен новостями. Замечает, что «все резко изменилось», «больно читать про Украину».

— Люди привыкли к войне. Многих, за кем я следил, уже нет в живых.

«Бабарико никто не видел — он все время в ШИЗО»

Кирила этапировали в новополоцкую ИК-1. Там же сидит Виктор Бабарико.

— Бабарико никто не видел, он все время сидит на ШИЗО или ПКТ, уже два года. Поначалу, когда он только заехал, ему давали добро ходить на работу, из-за экономических статей даже был еще не профучет. Потом ему подкинули лезвие, поставили на 5-й профучет, перевели на «угли» и закрыли на ШИЗО, потом на ПКТ, увезли на санчасть, привезли обратно и поставили на диету (усиленное питание).

Такие новости о «спрятанных» политзаключенных расходятся по колонии от тех, кто там работает — контролеров, завхоза. Также, говорит Кирилл, «все знали», что к Бабарико приезжал Роман Протасевич.

В колонии показывают российские новости — оттуда заключенные узнавали о том, что происходит на войне.

Еще один способ узнать новости — на свиданиях с близкими. На длительное у политзаключенных отводится 24 часа: в этот день можно не идти на работу в промзону.

— В 10-11 часов тебя забирают на КДС (комнаты длительного свидания). Предварительно собираешь пакет с вещами и пишешь заявление (делается для того, чтобы ничего лишнего с длительного не забрал). Родственники берут с собой почти любые продукты. Режима там нет, спишь, ешь, смотришь, что хочешь (из тех телеканалов, что есть).

К Кириллу приезжали родители. За почти 3 года — 2 раза на длительные и 4 раза на краткие свидания.

«Я сяду и что вы будете делать?»

Семья помогала парню, родные поддерживали его, «но не как борца за свободу, а как преступника». Со старшим братом Кирилл не общается.

— Я бы не сказал, что свидания вызывали у меня какие-либо чувства. Скорее я их брал как для уважения к родителям, чем для извлечения пользы. Сложно вынимать из людей новости, когда они ничем не интересуются…

Отношения испортились в 2020 году. На протесты Кирилл не ходил, но рисовал бчб-флаги на стенах баллончиком.

— Я с лет 16 все это поддерживал, а родители всего боялись. Помню, сказал им, если вы ничего не будете делать, в 18 сяду я и что вы будете тогда делать? Так и вышло.

После освобождения политзаключенный несколько раз созванивался с родителями, рассказывает, что мама плакала, оба были в шоке, не понимали, что происходит.

Стукачи донесли, что смеялся с инаугурации Лукашенко

В отряде колонии — от 90 до 130 человек. В каждом отряде, по словам Балахонова, 15-20 политзаключенных.

— Есть те, кто случайно попали (по-пьянке, с дуру что-то ляпнули) — среди них есть такие, кто могут и сдать. Есть те, кто что-то делал. С кем-то можно было интересно поговорить. После того, как начались помилования, я перестал со многими контактировать по причине того, что наши мнения отличались. Потом я стал более лояльным. У каждого своя жизнь, не мне указывать кому и что делать. В моём случае я не мог предать свои принципы потому, что это всё, что осталось у меня.

Политические носят желтую бирку — это 10-й «экстремистский» профучет. Это означает, заключенные ходят на работу 5 или 6 дней в неделю, вместо трех, с 9 до 17. Кирилл работал сначала подсобником подсобников — когда привозят древесный мусор, его нужно порубить и распилить. Спустя год его перевели на второй отряд — он стал уборщиком промзоны, за ним была закреплена уборка станка от опилок.

— У тебя постоянно «висит» так называемое «положняковое правонарушение»: это правонарушение всегда остается, чтобы тебя не могли снять с профучета. Ведь если нарушений нет целый год, заключенного нужно снимать с учета.

Среди таких нарушений, объясняет Кирилл, — неопрятный внешний вид, «не представился \ не поздоровался», несоответствие описи (формальная сверка личных вещей заключенного со их списком).

— Это нарушения, которые невозможно оспорить. И за каждое из них тебя чего-то лишат — передачи или свидания.

Также у всех «профучетников» в день проходит на 3 проверки больше. Как это происходит: нужно построиться, дождаться сверки «по картотеке» и стоять до тех пор, пока не объявят окончание проверки. Из-за одной такой проверки Кирилла отправили в ШИЗО:

— Я отметился, отошел в угол поговорить с человеком и по «дозору» отстрелили, что я отошел и за это я на ШИЗО поехал на 7 суток. ШИЗО — такое место, где нет вообще ничего. Заходишь — стены, плитка, длинная скамейка, стол и нары. Делать там вообще нечего. Холодно, меньше пайка. Худеешь.

У оперативных сотрудников в колонии есть стукачи среди заключенных. Если «влезть в эфир» — сделать что-то, о чем донесут — заключенного могут вызвать на беседу или отправить в ШИЗО.

— На меня доносили, что я смеялся на обязательных (кино)просмотрах. Была инаугурация этого «главнокомандующего», показали пустой Минск со словами «Посмотрите, сколько людей вышло». Я с этого заржал на всю камору, через неделю про это донесли.

Кирилла тогда вызвали и предупредили, что если такое повторится, его из колонии переведут в тюрьму.

После увольнения начальника новополоцкой колонии Андрея Пальчика и публикации об избиениях и издевательствах со стороны администрации, «насилие прекратилось к большей части людей», отмечает Балахонов.

— Но есть те, к кому оно все равно применяется — и они стараются без синяков, не оставлять следов. Если что-то не выполняешь, могут и растянуть, и подзатыльников надавать, и газовый баллончик весь выпустить, есть такое.

У нас была тенденция, что все, кто связан с Украиной — шпионаж, терроризм, поддержка, если они приезжали в зону, то в отряды их не поднимали. После карантина их закрывали на ШИЗО на 45 суток и после ШИЗО отправляли на ПКТ.

«Люди не в состоянии это понять»

Сейчас Кириллу 21 год. В ближайших планах — поправить здоровье. Есть проблемы с зубами, зрением, ногами, руками. Он говорит, что чувствительность уже не вернётся. На вопрос, что случилось, была ли это травма, отвечает:

— Вымерзли.

После освобождения он собирался уезжать из Беларуси — признается, что не выдержал бы назначенного превентивного надзора, мог бы дерзить и снова оказаться в заключении.

— Я полуанархист такой, свободолюбивый. Правда, в 15 я относил себя к ультраправым, ближе к 18 — к националистам и разговаривал по-беларуски. А сейчас пока не определился. Мои взгляды формировались с учётом того, что я пережил, видел. В 15 лет прочитал «Моя борьба», это отдельная глупость. Но и анархизм мне не близок, я изучал их литературу. Анархизм — это утопия, его можно построить только в сознательном обществе. У нас в основном это бессознательная масса.

Мне жаль сверстников в Беларуси сейчас, потому что аполитичность приведёт к тому, что их будущее будет решать кто-то другой. Лучше уезжать из страны, пока есть возможность. Этот режим — прототип Северной Кореи.

Кирилл подсчитал, что за время заключения прочитал более 100 книг, рекорд — 700 страниц за день. Любимая книга теперь — «На западном фронте без перемен» Ремарка.

Его друзья остались в Беларуси, когда Кирилл увидится с родителями, неизвестно.

— Круга как такового нет. Я стал замкнутым, озлобленным. Не доверяю никому сейчас. Слишком рано пришлось повзрослеть — разочароваться в определённых ценностях и институтах (в том числе семейном), снять розовые очки и выйти за пределы ванильного купола, где всё хорошо, а проблемы решаются сами собой. Об уголовном деле и заключении не стремлюсь никому рассказывать, не вижу смысла. Люди не в состоянии это понять. Зачастую у меня складывается впечатление, что мы из разных миров.