Больничные, госпитализация и антидепрессанты без рецептов. Как беларусы переживают депрессию в эмиграции

Больничный по депрессии

Журналистка Анна уехала из Беларуси летом 2021 года — из-за угрозы быть задержанной. Тогда давление на независимые СМИ стало особенно сильным: задержания, обыски в редакциях, уголовные дела против журналистов за их работу.

В эмиграции у беларуски обострилась тревожность, проявились депрессивные состояния. Симптомы тяжелой депрессии, которые мешают жить, беларуска заметила зимой 2022 года.

— Что было для меня неожиданным — больничный по депрессии. В марте этого года у меня случился срыв и мой психиатр впервые тогда сказал, что неплохо было бы лечь в больницу. Я отказалась и мне выписали больничный по депрессии на две недели.

После больничного и сессий с психологом Анне стало легче на два месяца. В июне беларуска легла в больницу.

— Психиатр увидела мое состояние и сказала, что не может меня просто отпустить и должна рекомендовать лечь в больницу. Я сказала, что подожду до утра: если мое состояние не станет лучше, то поеду. Я проснулась, поняла, что лучше мне не стало и поехала в больницу.

Таблетки, психолог, забота и атмосфера детского лагеря

Анна попала в литовский антикризисный центр, специализирующийся на лечении депрессии и тревожных расстройств.

— Мое представление о больнице разошлось с действительностью. Это была обычная больница с нормальным ремонтом: трехместная палата, общая комната, кухня с микроволновкой и холодильником — она же служила гостиной, где проходили групповые встречи с психологом, арт-терапия и медитации. По территории можно было гулять. Мы много времени проводили на улице: брали с собой пледы, расстилали их и много разговаривали.

Лечение состояло из ежедневных встреч с психологом, групповой терапии, физкультуры, арт-терапии, медитаций и приема таблеток. Анна пропускала большую часть групповых занятий: она единственная в группе не говорила по-литовски, остальные не разговаривали по-английски.

Беларуска выделила важность работы с психологом в больнице — когда можно говорить, не оглядываясь на время.

— С психологом мы обсуждали курс лечения. Из-за большой дозы антидепрессантов у меня нарушился сон. Таблетки возбуждали нервную систему и нужно было успокаивающее лекарство. Пока мы его подбирали, я плохо спала. Каждое утро мы это обсуждали.

Стационар оказался возможностью пожить без бытовых дел, расслабиться благодаря заботе.

— Тебе не нужно думать о приготовлении еды, что нужно за кем-то ухаживать. Ты оказываешься в положении беззащитного ребенка, которого со всех сторон окутывают заботой. В больнице очень дружелюбный персонал, который разговаривает в ключе «зайчик, котик». Такое снятие ответственности — большой шаг к выздоровлению. За две недели вылечить депрессию нельзя, но купировать кризис — можно.

Анна вспоминает, что много общалась с другими пациентами — у всех похожие истории и симптомы, это помогало. С некоторыми она переписывается до сих пор.

— Смотрели телевизор, слушали музыку, собирали вместе пазлы. Очень полезная штука, напоминающая со стороны детский лагерь.

Питание — «классическая больничная еда», отдельное меню для вегетарианцев. Лечение и пребывание в больнице оказалось бесплатным благодаря страховке от работодателя. Таблетки, выписанные врачом в больнице, в аптеке продали беларуске с большой скидкой.

Нежелание видеть людей и поддержка близких

Симптомы депрессии у Анны проявлялись как апатия — это безразличие, безучастность к происходящему. Добавилась ангедония — состояние, когда человек не может получать удовольствие от привычных ему вещей.

— Я приезжала к психиатру и приводила простой пример. Раньше сырки были моей любимой едой, а сейчас я их ем и ничего не чувствую — как будто прожевал и все. Это касалось всего: еды, встреч с друзьями. Я шутила, смеялась, а после встреч выходила полностью опустошенной, понимая, что заряда радости не получила.

Потом наступило время, когда мне не хотелось никого видеть. Просто не хотелось ни с кем общаться. На элементарные действия не могла найти в себе силы. Это сложно понять, когда сам не был в таком состоянии. Я не могла записать ребенка к врачу, откладывала и переносила это довольно важное дело несколько дней. Это казалось мне каким-то неподъемным усилием. Хотя чисто технически людям, которые через это не проходили, кажется, что позвонить — элементарное дело.

Поддержкой для Анны была семья — муж взял на себя все заботы о доме и ребенке, позволял ей «отвалиться», побыть одной.

После выписки из больницы Анна стала чувствовать себя лучше. Говорит, за две недели отдохнула словно после трехмесячного отпуска. Продолжает пить антидепрессанты, ходит к психологу и принимает поддержку от близких людей.

— В больнице я заметила одну мелочь, по которой можно сравнить системы здравоохранения двух стран. В Литве, перед тем как любой сотрудник зайдет в палату, он обязательно стучит. В Беларуси этого никто не делает.

Анна поделилась свой историей в инстаграм: в ответ ей написали подписчики, кто-то попросил контакт психиатра, другие рассказали, что проходили или сейчас переживают депрессию.

— Я увидела, что людям это откликается, друзья поддерживают, а мне полезно перенести мысли из головы на бумагу.

Спроба самазабойства ў 15 гадоў і эміграцыя

Журналістка Аліна сутыкнулася з першымі праявамі дэпрэсіі яшчэ ў школе. Стала цяжка падымацца з ложку, пачаліся пропускі заняткаў. Трывога была такая, што хацелася схавацца і застацца ў ложку.

— У 15 гадоў у мяне была спроба суіцыду. Калі я пабачыла, што маці сыходзіць у чарговы запой, я проста дастала з аптэчкі рандомныя таблеткі і наглыталася іх. Мне пашчасціла: таблеткі былі нямоцныя і са мной нічога не адбылося. Я проста была ў гістэрыцы. Пасля пра гэта распавяла сяброўцы, а маці, напэўна, і не заўважыла. Думаю, што ў такім стане ёй было б усё роўна. Яна часта мяне біла ў запоях і аднойчы ледзь не забіла: я проста своечасова паспела зачыніць дзверы.

Самы моцны дэпрэсіўны эпізод у жыцці Аліны здарыўся ў эміграцыі. У 2021 годзе журналістка пакінула Беларусь і пераехала ў Грузію.

— Эміграцыя мяне падкасіла яшчэ болей. Я страціла ўсё, дзеля чаго жыла: краіну, прафесію у тым сэнсе, якім я яе разумею: з магчымасцю працаваць без цэнзуры, сустракацца з людзьмі і адчуваць вайб рэпартажу. Мінулай вясной я адчула жорсткую трывогу, стомленасць была такая, што паход у душ выклікаў пакуты. Знік апетыт, я магла існаваць на каве і цыгарэтах. Была поўная абыякавасць, таму што страчаны сэнсы. Трэба будаваць новыя, а ты не ведаеш, з чаго іх будаваць.

Антыдэпрэсанты без рэцэптаў і годы тэрапіі

На трэцім курсе ўніверсітэта Аліне прапісалі антыдэпрэсанты. Спачатку беларуска пайшла да ўніверстэцкага псіхолага, а калі зразумела, што сама не спраўляецца — паехала ў дзяржаўную паліклініку.

Там псіхатэрапеўт паспрабаваў запалохаць дзяўчыну стацыянарам: маўляў, з такімі сімптомамі трэба класціся ў шпіталь. Аліна адчувала сябе так дрэнна, што пагадзілася. У выніку ў шпіталь беларуску не паклалі, а выпісалі першыя ў жыцці антыдэпрэсанты.

— Я іх папіла некалькі месяцаў, мне палепшала і на гэтай глебе я вырашыла, што спраўлюся сама. Я перастала піць таблеткі і на некалькі дзён быў суцэльны жах. Я адчувала трывогу, набліжаную да панікі, была нейкая безвыходнасць жорсткая. У 2017 годзе я вярнулася ў тэрапію і з таго часу п’ю таблеткі.

Зараз Аліна ходзіць да псіхатэрапеўта з медычнай адукацыяй. Ён праводзіць ёй тэрапію і карэктуе антыдэпрэсанты. Гэтай восенню беларусцы змянілі курс таблетак: мінулыя перасталі дзейнічаць. У Грузіі на антыдэпрэсанты не патрэбны рэцэпт, але некаторых лекаў няма. Напрыклад, Аліна не можа купіць нейралептыкі, іх няма ў продажы.

Акрамя эміграцыі, на стан Аліны вельмі паўплывалі пратэсты: беларуска правяла 15 сутак на Акрэсціна. Да гэтага журналістка перажыла смерць бабулі, дзядзькі і сябра.

Зараз Аліна адчувае сябе куды лепш, чым вясной. Працягвае тэрапію, якая карэктуе яе стан і сутыкаецца з унутраным крытыкам.

— Што датычыцца падтрымкі, то мне вельмі важна, калі людзі цябе не асуджаюць. Нават калі няма той падтрымкі, якая табе патрэбна ці якую ты чакаеш, галоўнае, каб цябе не асуджалі і не ацэньвалі.