Желание «решать вопросы» силой, ПТСР и равнодушие. Как беларуские добровольцы возвращаются к мирной жизни

«Один из беларусов, потеряв ногу, сказал, что только тогда вышел из депрессии и увидел смысл жизни»

Беларуский доброволец Константин воевал в Украине с 2022 года, после ранения переехал в Польшу. По его словам, выплат после ранения он не получил — командование части полгода с ними «мурыжило», а потом «забило». Уже в Польше случилось осложение травмы: бывший военный обратился в частную клинику — доктора сказали, что ранение «неоперабельно и еще пару лет будет болеть, но угрозы здоровью нет».

Несмотря на то, что помощь от государства Константин не получил, ему и другим раненым помогают побратимы — и «это самое ценное».

Выплаты раненые могут получить после прохождения военной врачебной комиссии. Но ее заседание назначают только после лечения, которое может длиться несколько месяцев. В это время зарплату военному могут не платить, если он выведен за штат. Еще один беларуский доброволец рассказал «Медиазоне», что во время лечения он получал зарплату 40 тысяч гривен.

Врач-невролог Христина, которая работала в реабилитационном центре для военных, отмечает, что в Украине не хватает докторов: кто-то выгорел, кто-то выпивает.

«Яны шмат што напрацавалі з 14 года, але, нажаль, зараз гэтага недастаткова. Я не хачу, каб гэта гучала абразліва, як камень у гарод лекараў — хай хтосьці папрацуе у такіх умовах другі год і паглядзім, як ён будзе спраўляцца. Я проста хачу канстатаваць той факт, што лекараў не хапае, і не можа хапаць фізічна».

Беларуский доброволец «Зубр», который служит в Украине с 2015 года, говорит, что главные проблемы после ранений — стыд за них или «испорченную внешность», а также распад семьи. От некоторых отворачиваются близкие, потому что человек становится «неудобным». Если травма не лишает дееспособности и есть деньги на жизнь, пережить ранение легче.

«Это как в машине: механику проще устранить, чем электронику, потому что там полная замена, а заменить мозг нельзя. Один из беларусов, потеряв ногу, сказал, что только тогда вышел из депрессии и увидел смысл жизни. Уже не Афганистан — есть государственная программа, нет тех проблем, что ты как Капитан Крюк, бля», — рассказывает «Зубр».

ПТСР — через 3 месяца

«Зубр» вспоминает, что в молодости сторонился афганцев, потому что думал, что они «алкоголики и сумасшедшие».

«Теперь я понимаю, что это люди, которым нужна была социальная поддержка. Человек участвовал в боевых действиях, выполнял свой долг, стал брошенным — а потом дети ему конфеты приносят?».

О психологических проблемах также говорит Христина: человек оказывается в состоянии острой травмы, если с ним произошли или он увидел события, которые не может выдержать его нервная система. Реакция может проявляться по-разному.

«Хтось замірае, хтось бяжыць-крычыць. А пасля, звычайна, ёсць такі светлы прамежак, быццам бы ўсё добра — пакуль псіхіка пытаецца ўсё ўладкаваць. Потым праз 3-6 месяцаў пачынаецца тое, што завецца пост-траўматычны сіндром. Раней, чым праз 3 месяцы яго не бывае. Так псіхіка функцыянуе, гэта нармальна для чалавека».

Чтобы беларуский боец вернулся к жизни после участия в войне, ему нужно пройти несколько этапов. Христина определяет пять:

• переключение психики бойца с жизни в боевых условий на обычные — это проще сделать через работу с психологом,
• обновление связей, которые разорвала война, налаживание общения с семьей,
• легализация,
• здоровье — в армии о здоровье бойца заботится часть, после увольнения боец остается с травмами один на один,
• поиск работы.

Отказали в работе, потому что «добровольно пошел на войну»

Константин называет условия легализации в Украине простыми, понятными и неприятными. Если до войны у бойца не было украинского ВНЖ, после увольнения из ВСУ ему нужно будет покинуть Украину. Получить ВНЖ после службы возможно на основании работы или международной защиты, но процедура очень затянута, а в некоторых случаях бывшим добровольцам понадобилось «поднять шум в СМИ и выйти на депутатов».

В Польше Константин не смог открыть ИП (с гуманитарной визой или гумвнж это сделать нельзя), что затруднило поиск работы: некоторые айтишные компании отказывают, если невозможно оформить сотрудничество через ИП. Устроиться на стройку или в такси боец не мог — из-за ранения его левая рука не сгибается.

Поначалу доброволец пытался устроиться на работу с пунктом в резюме «служба в ЗСУ» — дело принципа. Украинские компании отказывали: первая сказала, что не нанимает бывших военных, другая фирма не брала беларусов из-за «политики компании». Еще одни наниматели предположили, что коллегам-украинцам будет некомфортно работать с добровольцем, потому что «он воевал, а они выехали». В следующей айти-компании ответили, что раз он «добровольно пошел на войну, то значит, что он не умеет просчитывать риски». По мнению начальства, это было несовместимо с менеджерской позицией.

Приятель — беларуский предприниматель — посоветовал Константину убрать службу из резюме, чтобы «у бухгалтерии не было вопросов».

«Запихнул гордость куда подальше, убрал службу, все равно не взяли из-за гуманитарной визы», — говорит доброволец.

После правок в резюме его начали звать на собеседования, но закончились деньги и Константин пошел работать на производство. График — 6 дней в неделю, до работы — 1.5 часа на автобусе. Это время боец посвящал изучению английского.

На работе он столкнулся с украинцами, которым «похер на войну, у них свои дела». В день, когда к нему нему приехали «накуренные вхлам украинцы», он узнал о гибели беларуских добровольцев в Бахмуте, среди которых был Мирослав Лозовский.

«Послал этих украинцев нахер и выгнал из ангара, они че-то бубнели про беларусов-пидарасов».

В итоге получить предложение от крупной международной корпорации оказалось проще, чем от украинцев или беларусов — вопросов не возникло ни к службе, ни к уровню польского и английского языков.

«Не трэба быць вялікім псіхолагам, каб разумець, што чалавек траўмаваны»

Когда в 2021 году «Зубр» уволился из ЗСУ, ему понадобилось полгода, чтобы лечение психики подействовало. Препараты дали эффект на третий-четвертый месяц, а до этого его поддерживали близкие люди.

«Это как замкнутый круг. Изначально у тебя пропадает сон, потому что нет физической активности. Если психологически подавлен, ты не можешь физически заниматься. Из-за этого сбивается график, и ты не можешь функционировать в одном темпе с обществом, потому что ночь не спишь, потом день спишь, потом у тебя разбито. Потом ты куда-то не вышел, потому что не выспался».

По словам Христины, есть два типа вернувшихся с войны: те, кто охотно рассказывают про случившееся и таким образом пробуют пройти «терапию» и те, кто отмалчивается.

«Не трэба іх дапытвацца: «Ну раскажы, ну як там яно было, ну што яно было». Бо прыйдзе час, яны самі змогуць гэта зрабіць. Не трэба быць вялікім псіхолагам, але трэба разумець, што чалавек траўмаваны, і па магчымасці тактоўна да яго ставіцца. Гэтага будзе ў прынцыпе дастаткова. Такім людзям ніколі не лішняе запытаць: «А дзе твая сям’я, а з кім ты жывеш, з кім ты кожны дзень бачышся, ці не сумна табе, ці не адчуваеш ты адзіноту, можа табе хацелася б кудысьці схадзіць, паразмаўляць, як ты адчуваеш сабе ў мірным жыцці, ці спраўляешся з побытавымі ці юрыдычнымі момантамі, кім ты працаваў да вайны, а ці не патрэбна табе дапамога з працай?»

«Почему, блять, его не застрелить?»

Одна из проблем, с которой столкнулся «Зубр», это желание «решать вопросы» силой:

«Мы привыкли за годы войны в любой экстремальной ситуации — ты прибегаешь к оружию, к насилию, ты спасаешь свою жизнь. Это вырабатывается на системном уровне. Тяжело не загреметь сразу в тюрьму, не убить кого-то, потому что стресс можно словить где угодно: от бытовый ссоры с соседом, от конфликта с полицией или еще что-то. Очень тяжело понять, а почему, блять, его сейчас не застрелить? Он меня бесит, он мне мешает, он враг».

Психологи, работающие с «Зубром, называют это «состоянием боя». За время службы с 2015 года Зубр видел иностранцев, которые не отказываются от насилия — они продолжают участвовать в военных конфликтах.

«У меня один знакомый, когда мы с ним общались, ему было 50 лет, 30 из которых он участвует в боевых действиях. Есть частные военные компании, есть страны нестабильности, они просто находят для себя подходящие условия, в которых можно жить. Не все хотят в гражданскую жизнь возвращаться».

«Зубр» не уверен, что сможет во второй раз справиться с проблемой, с которой столкнулся после первого увольнения.

«За полномасштабную войну я очень многих потерял. И сейчас вернулись старые проблемы, которые были накоплены. Это как лечиться от алкоголизма, когда ты бухаешь — не получится. Также и тут: лечиться от ПТСР, пока ты воюешь, нет возможности».

Бойцам должна помогать реабилитация после ранений, но на деле система так не работает. После ранения и лечения в госпитале у бойца есть 30 дней, которые он может потратить на реабилитацию. Много кто пользуется ими просто как отпуском, чтобы увидеть семью, с которой сложно встретиться из-за редких ротаций. В итоге боец возвращается в свое подразделение без реабилитации.

«Проверка "справжні ты воїн" или нет, это вытерпеть, справиться со всеми проблемами самому»

Для Константина найденные в начале войны ориентиры перестали работать.

«Украинцы — хорошие? А украинцы, которые наводили ракеты на своих? А те, что свалили от войны в Польшу? А те, которые не берут на работу бывших военных? А беларусы, которым похер — хорошие или плохие? А я — хороший или плохой? Если хороший, то почему сталкиваюсь с такими проблемами? Если плохой, то почему "Героям Слава"?», — задается он вопросами.

По его мнению, готовить к ресоциализации нужно не ветеранов, а общество, «которое делает вид, что проблемы не существует, а война "где-то там"».

«Зубр» советует подготовиться к уходу из армии, после которого перестанет приходить зарплата, а близкий круг, с которым ты годами жил вместе, разойдется — кто-то останется в армии, кто-то потеряется на гражданке.

«Будут тяжелые времена и их надо преодолеть. Лучшее, что я могу посоветовать, это не бегать от врачей и найти подходящего — психиатра, психолога и круг людей, на которых можно положиться. Надо сделать выбор, как будешь жить дальше и понимать, что не всех можно вылечить. Тут тоже такой момент, что кто-то будет потерян в обществе, не все вернутся с войны».

Христина видит возвращение к мирной жизни тяжелым, но возможным.

«Калі кожны беларус у эміграцыі будзе ведаць, што побач з ім могуць быць тыя людзі, якія не проста ў 2020 годзе хадзілі на пратэсты. Калі кожны будзе разумець, у якім яны могуць быць стане, пра што з імі можна размаўляць, а пра што лепш не трэба. Разуменне гэтага будзе ім аблягчаць жыццё».

«Помощь с профессиональным становлением — самая важная и полезная помощь, которую может оказать общество. Нормальная работа с нормальной зарплатой поможет и с социализацией, и с остальными аспектами», — уверен Константин.

Для него большая проверка «справжні ты воїн» или нет, это вытерпеть, справиться со всеми проблемами самому.

«Тут нужно принять тот факт, что нужно продолжать работать на победу и на собственное благополучие. И желательно ставить собственное благополучие на первое место, а победу на второе».