Международная защита, депортация, волонтерство и постоянная тревога. Бывшие политзаключенные рассказывают о жизни после освобождения

Страх перед милиционерами и попытки стать «обычным гражданином»

Сергей освободился из колонии меньше месяца назад. Пока он не успел освоиться и чувствует себя «потерянным». Первым делом бывший заключенный отправился в центр занятости в своем городе. Там ему предложили вакансии дворника и грузчика с зарплатой не более 500 рублей. По специальности он может работать только в госучреждении, но судимость лишает его этой возможности. Из любопытства он зашел в «Красный Крест» — хотел узнать, «какой деятельностью там занимаются».

— Они со старта сказали: «Что вы хотите? У нас только одни джинсы и пара рубашек», — вспоминает он.

После освобождения его поддержала семья и друзья — все хотели увидеться, поговорить и помочь, говорит Сергей. Отстраненно держались знакомые, которые «завязаны в системе»: работают на госдолжностях или выплачивают кредит.

После выхода Сергей собирался основательно подойти к реабилитации: в колонии, расположенной рядом с заводами, он надышался промышленными выбросами и похудел на 30 килограмм. Обойти врачей и сделать запланированную операцию бывший заключенный не успел — поспешно уехал из страны из-за сильной тревоги.

— В подъезд захожу, смотрю, чтобы никто сзади не шел. При виде сотрудников у меня сразу какая-то настороженность — мания преследования, тревога, вообще неспокойное состояние. Едешь на машине, видишь ГАИ или тонированные бусы, и сразу страх появляется, — объясняет он.

Чувство тревоги у Сергея усиливалось и от присутствия российских военных, которые «чувствуют себя хозяевами» в городе.

— Мой знакомый рассказывал, что они прямо в форме и ботинках заходят в бар и начинают пить водку, дерутся. Приезжает охрана, но им ничего не сделают, а наших ребят могут забрать в отделение, вытрезвитель или еще куда-то. Вообще опасно оставаться — ты никого не трогаешь, а тебя еще и провоцируют. Они кричат: «Мы за вас воевать будем, а вы беларусы ссыкуны». Так пацаны рассказывали, — говорит он.

Сергей уехал из Беларуси после того, как в очередной раз увидел машину Департамента охраны. Тогда «картина сложилась», и он понял, что не сможет продолжать «нормально жить» в Беларуси.

— Каждый раз шугался, потом мне просто надоело. Это все сказывается, хотя я думал, что силен и психологически, и физически, — говорит Сергей.

Через 10 дней после освобождения он через Россию добрался до Польши, где подал заявление на международную защиту. Сейчас Сергей временно живет у брата и занимается поисками квартиры, чтобы жена и дети смогли приехать к нему из Беларуси. Мужчина говорит, что пока ему трудно привыкнуть к жизни в новой стране.

— Все так быстро произошло — из колонии резко в Европу, где реально свобода и права человека работают. Очень непривычно. Тяжело стать обычным гражданином, ощущаешь себя каким-то неумехой, — говорит он.

Сергей планирует легализоваться в Польше и помогать другим беларусам, как сейчас помогают ему. Справиться с травматичным опытом заключения он собирается с помощью психолога.

— Я психологию изучал, но самому сложно себя перенастроить. Тут как в спортзале. Вроде знаешь, что делать, но нужен тренер, тогда легче, — считает мужчина.

Жизнь «без особого напряга» и никакого внимания военкомата

Дмитрий рассказывает, что после освобождения несколько недель отдыхал и поправлял здоровье. Радость долгожданной встречи с близкими была омрачена тем, что из колонии его не дождалась мама. Она заболела коронавирусом и умерла, пока Дмитрий был в СИЗО.

О смерти он узнал из телеграммы от родных, которую передал психолог следственного изолятора. Дмитрий хотел попасть на похороны, но сотрудник СИЗО ответил, что об этом «не может быть и речи».

— В тот вечер мне укол дали, чтобы смог заснуть. Психолог разрешил мне отправить письмо домой в этот же день без цензуры. Куда-то позвонил при мне и попросил пропустить письмо без очереди, — вспоминает Дмитрий.

Через несколько дней после освобождения Дмитрий встал на учет в милиции. Там ему нужно отмечаться два раза в месяц на протяжении двух лет.

По словам Дмитрия, судимость никак не повлияла на отношение к нему со стороны родственников, друзей и знакомых — все они «отнеслись с пониманием».

— Отец мой немножко боится, переживает за все эти дела, поэтому он не сказал, что я молодец. Но очень рад был, что я вернулся. Дядя сказал, что гордится мной, — говорит бывший политзаключенный.

В его случае судимость не стала препятствием для трудоустройства, хотя о ней спрашивали начальники службы безопасности частных компаний, куда хотел попасть Дмитрий. Сейчас он работает в агрохолдинге.

Бывший заключенный шутит, что нашел еще один плюс своей судимости — им не интересуется военкомат. Недавно его как бывшего офицера запаса вызвали в горисполком для «сверки данных», но отпустили, узнав, за что он отбывал наказание.

— Представитель военкомата у парней уточнял размер одежды, шапки, обуви. Когда дошла очередь до меня, он поинтересовался, судим ли я. Я сказал, что да. Он спросил, платил ли я штраф, я ответил, что нет, и рассказал, как есть. Он замялся сначала, а потом спросил: «Я так понимаю, это в связи с теми известными событиями?» Я говорю: «Точно так». Он такой: «Тогда все, спасибо. До свидания. Передайте девушкам, чтобы вас больше не задерживали». Даже размер одежды не спрашивал, — рассказывает Дмитрий.

Он задумывается об эмиграции, хотя отмечает, что в Беларуси его «особо не напрягают»: «В современных реалиях Беларуси не вижу для себя никаких перспектив. Здесь одни риски. Я еще не старый, чего-то хочется в жизни добиться и как-то самореализоваться. Я человек образованный, не дурак».

Направления на работу от милиции и мечта о Нидерландах

Михаил решил, что уедет из Беларуси, еще когда сидел в колонии. Покинуть страну сразу после освобождения он не мог из-за неуплаченного штрафа, поэтому настроился выезжать нелегально.

После выхода из колонии его «очень старались трудоустроить» милиционеры. По словам Михаила, сотрудников органов не устраивал порядок подбора вакансий в центре занятости.

— Они меня хотели трудоустроить быстро, если я правильно понял, и, по возможности, на самую низкооплачиваемую работу. Поэтому начали выписывать направления для приема на работу в определенные предприятия, — говорит бывший политзаключенный.

Сперва милиционеры давали ему направления на заводы, но туда устроиться не получилось: специалисты по безопасности на госпредприятиях не хотели, чтобы в числе работников был осужденный по политике.

— На тракторном заводе мне написали: «Отказать в трудоустройстве в связи с несоответствием корпоративной политике МТЗ», еще где-то отказали «в связи с дискредитирующим обстоятельствами увольнения», — рассказывает он.

Михаил добавляет, что дни после освобождения проводил так: приходил в милицию за направлением, ехал на предприятие и получал отказ. Однажды сотрудники отправили его трудоустраиваться в больницу, где замглавврача сказал, что милиция не имеет права давать направления на работу.

— Мне отказали в приеме на работу, так как уведомление выдано не в соответствии с требованиями действующего законодательства. Я привез это уведомление в милицию, они там немножко опешили и дали направление в другую больницу, — говорит он.

В другом медучреждении неожиданно согласились взять его на работу. Михаил несколько раз уточнял у сотрудницы отдела кадров, «не прилетит ли больнице по шапке». После очередного вопроса работница решила посоветоваться с главврачом, и через пару минут вернулась с отказом.

— Я ей подсказывал, что нужно написать. Диктую, что направление выдано не в соответствии с законодательством, — смеется Михаил.

Бывший политзаключенный готовился уехать из Беларуси нелегально, но вскоре стал выездным — получил письмо о выплате штрафа, назначенного судом. Кто погасил ущерб вместо него, Михаил не знает.

Его девушке Елизавете предложили поработать няней в Нидерландах, и пара собиралась уехать вместе. Несколько месяцев до переезда Михаил искал работу, но найти не смог из-за незнания нидерландского языка.

В ноябре девушка бывшего политзаключенного улетела из Варшавы в Нидерланды, а Михаил на какое-то время остался в Польше, чтобы найти работу и присоединиться к Елизавете.

Он поселился в хостеле с дальнобойщиками — один из них посоветовал устроиться в транспортную фирму. С декабря бывший заключенный трудится там хозяйственным работником.

— Условия очень хорошие — в мелочах проявляется забота о простых сотрудниках. Например, по электронному пропуску можно выпить 10 чашек кофе из автомата в день, — рассказывает Михаил. — Пока доволен, но зарплата 800 евро при условии аренды жилья — это очень сложно. В Польше тоже инфляция, сильно все подорожало в последнее время.

Запрет въезда в Беларусь, но есть нюанс

За неделю до освобождения сотрудники колонии сообщили россиянину Олегу о депортации и двухлетнем запрете на въезд в Беларусь. Он военный в отставке, родился и почти всю жизнь прожил в Минске, но принял российское гражданство в девяностые из-за службы.

— Я уехал из России в 2003 году, там ничего не осталось. В Беларуси у меня жена, дети, своя квартира. Я до последнего не верил, что меня депортируют, — говорит он.

На выходе их колонии Олега встретили сотрудники отдела миграции. Они выделили бывшему заключенному десять минут на общение с матерью, женой и детьми, а после посадили в служебную машину. Жена и сын Олега ехали следом, чтобы от границы везти его дальше в Россию.

Сотрудники отдела миграции довезли бывшего заключенного до «будочки с каким-то дядькой» — как таковой границы между Беларусью и Россией нет. «Дядька» представился сотрудником ФСБ.

— Он знал, что я военнослужащий. Спрашивал, как же так получилось. Говорит: «У вас там батька, туда-сюда…» Я сказал: «Вот поживешь у нас, тогда будешь говорить, батька или не батька», — вспоминает он разговор сотрудником спецслужбы.

Родные Олега довезли его до Брянска, а оттуда бывший заключенный отправился в Петербург вместе с женой. Квартиру ему помогли снять знакомые. Супруга Олега вскоре уехала в Беларусь, а он «потихоньку начал крутиться»: сделал документы, восстановил российскую пенсию и устроился на работу в компанию, которая проектирует и строит бассейны.

— На работе никто не знает о моем прошлом. Мне ни за что не стыдно, просто не хочется лишних расспросов. Я устроился в фирму для того, чтобы иметь какой-то заработок, чтобы быстрее шло время. Как только закончится депортация, я сразу поеду в Минск, — говорит бывший заключенный.

Через полгода жизни в России бывший политзаключенный написал заявление в отдел гражданства и миграции, который разрешил ему приехать в Беларусь на 20 дней, чтобы пообщаться с семьей.

Побег через Неман и волонтерство

Волонтерка Татьяна Островская покинула Беларусь после того, как ее отпустили из СИЗО под подписку о невыезде. Активистка говорит, что не думала уезжать, но во время чтения материалов дела поняла, что «не отделалась бы отсиженным».

— Не хотелось играть в эту русскую рулетку — посадят на 10 лет или на 15, — объясняет Островская.

Первыми в Польшу по гуманитарной визе уехали ее дети — старший сын вывез младшего. У волонтерки такой возможности не было. Она попала из Беларуси в Литву, переплыв Неман. Островская поселилась у знакомой и разбиралась с документами, а в Варшаве ее шестилетнего сына забрала к себе пожить незнакомая девушка, которая «впечатлилась историей» волонтерки.

— У Саши были и мотокроссы, и всякие аквапарки, и сплавы на байдарках. Эта девочка со своей подружкой котов на передержку брала и, получается, детей. Вот мой Саша катался как сыр в масле, — смеется она.

Через месяц Островская приехала в Польшу, сняла квартиру и наконец «собрала все семейство» — ее муж выехал из Беларуси последним. Младший сын, говорит она, тяжело переживал переезд и разлуку с родителями.

— Другая страна, непонятные чужие тети и дяди. Все вокруг говорят на иностранном языке и теперь надо смотреть по карте, где остался Минск, в какой мы стране находимся, — рассказывает женщина.

Первые месяцы после переезда, продолжает она, прошли особенно сложно. Ребенок плакал и кричал во сне — ему снились кошмары, что «маму забрали в командировку злые дяди». По словам Островской, младший сын никуда не отпускал ее одну и держал за руку даже когда засыпал.

Вскоре активистка присоединилась к инициативе, которая доставляет праворульные машины из Великобритании украинским медикам. Сейчас она администрирует чат и перегоняет машины в Варшаву для ремонта, а потом и до границы с Украиной.

— Я родилась в Харькове, украинка этническая. У меня брат в Одессе парамедик. Наверное, поэтому помогаю медикам — мне это близко. Мы должны сейчас сделать все, что мы можем, для тех, кто в Беларуси остался, и для тех, кто в Украине, — считает она.