«Я рисовала смайлик и писала, что это обозначает шутку». Мать анархиста Никиты Емельянова — о переписке с сыном, в которой тюремная цензура ищет шифр

Ни писем, ни газет

У минчанки Анастасии Емельяновой и ее мужа четверо сыновей. Старший — Никита — учился в БНТУ на третьем курсе по специальности «Кораблестроение и техническая эксплуатация водного транспорта». В конце октября 2019 года его задержали, а спустя несколько месяцев — перед началом судебного процесса — отчислили из вуза.

По версии следствия, Емельянов и его единомышленник Иван Комар в сентябре 2019 года забросали наполненными красной краской лампочками здание Минского городского суда, где вскоре должен был начаться закрытый процесс над еще одним анархистом — Дмитрием Полиенко. В октябре они попытались поджечь входную дверь СИЗО-1 на Володарского, но она не загорелась. Спустя неделю молодые люди повторили попытку; ущерб от поджога силовики оценили в 1 рубль 48 копеек. Поскольку изолятор расположен в здании Пищаловского замка, к обвинению добавилась статья о повреждении историко-культурных ценностей.

На суде Комар рассказывал, что после задержания сокамерник ударил его и угрожал, что изнасилует, если анархист не напишет явку с повинной. В тот же вечер арестант написал две явки, но отказался свидетельствовать против Емельянова на очной ставке. На следующий день Комар написал третью явку с повинной.

Суд дал каждому из анархистов по 7 лет колонии усиленного режима. Спустя месяц в апелляции срок сократили: Комару до 3,5 лет, Емельянову — до 4 лет.

Анастасия говорит, что трения с тюремной администрацией у сына начались уже на Володарке: Никита «отказался подписывать бумаги», касающиеся внутреннего распорядка учреждения.

«В октябре он был задержан, а уже в ноябре и декабре у него были проблемы — корреспонденция до него не доходила никакая и его держали в вакууме определенный период. Ничего не вручали — ни писем, ни газет. Сказали, что на его корреспонденцию наложен арест», — рассказывает мать анархиста.

По ее словам, в ответ Никита начал рисовать карикатуры на тюремщиков. Когда цензоры увидели эти рисунки, молодого человека впервые отправили в карцер.

«Тогда сроки были пять суток, через некоторое время еще пять, семь», — вспоминает Анастасия.

С тех пор ее сын проведел в карцерах, ШИЗО и ПКТ около 250 дней.

Медальон и четки

Емельяновы — верующая семья. Дети с раннего возраста получали католическое воспитание, а по воскресеньям вместе с родителями ходили в костел.

«Нам нравится жизнь в вере, с живым Христом. Это дает нам силы и помогает не сдаваться и видеть во всем этом смысл. Люблю читать Библию, потому что когда мы читаем Библию, мы разговариваем с Богом и получаем ответы на свои вопросы», — говорит Анастасия.

Правила внутреннего распорядка, продолжает мать анархиста, не запрещают осужденным иметь при себе предметы культа, если они не сделаны из драгоценных металлов и камней. Однако и с этим у Никиты возникли проблемы.

«Осенью приносила ружанец. У меня его не приняли на Володарке. Написано, что они могут иметь предметы культа, но почему-то не указано, какие именно. На Володарке висели такие самопридуманные правила, что можно передавать только крестик и иконы карманного размера», — вспоминает Емельянова.

По ее словам, долго пришлось добиваться сыну и визита священника. Ксендз смог навестить его только в феврале, он тоже принес с собой ружанец. Мать рассказывает, что Никите разрешили его принять, но позже администрация снова забрала четки.

При задержании на Никите был не крестик, а медальон Пресвятой Девы Марии, говорит мать заключенного.

«Потом Никита спрашивал: "Мама, вернули ли тебе в моих вещах этот медальон?". Я ответила, что мне вернули штаны, сим-карту, еще что-то, а медальона не было. Не знаю, что с ним сделали», — вздыхает Анастасия.

Суд, колония, тюрьма

Суд над анархистами состоялся в феврале 2020 года. Анастасия ходила на заседания, чтобы поддержать сына.

«Когда я зашла в зал суда, это был первый раз, когда я увидела Никиту с осени. Я зашла в зал судебных заседаний, увидела Никиту, который в клетке сидел. Он улыбался мне. И я сразу ему помахала рукой. Было приятно увидеть его. У него был красный треугольник нарисован на рукаве — это знак политзаключенного. Мне понравилось, как он выглядел. Аккуратно, пристойно», — вспоминает Емельянова.

Мать арестанта говорит, что не осуждает Комара, хотя и понимает, что обвинение в значительной мере строилось на его показаниях — «каждый человек по-своему воспринимает давление».

«Видео было: люди в черной одежде, в черных масках, в черных шапках, капюшонах с балаклавами ночью что-то… Никого не опознать там было. Все базировалось на показаниях Комара, на его явках с повинной, — утверждает Анастасия. — На него надавили, он поверил, что может избежать лишения свободы. Я не знаю, что ему обещали. Мы не знаем, чему человек подвергался и как ему угрожали. Поэтому отношение к Комару было — по-христиански, по-человечески его поддерживать».

После приговора Никите Емельянову разрешили свидание с матерью. Они проговорили около двух часов.

«Телефон вроде советского телефона-автомата из будок, в которых две копейки кидались — бандурные, большие, тяжелые телефонные трубки. На шильде написано, что про сокамерников запрет, про условия содержания и план, где что находится. Написано, что если вы будете про запрещенные вещи говорить, то могут остановить разговор. Чтобы не отключили нас, я не спрашивала про условия», — рассказывает мать анархиста.

По приговору суда Емельянов должен отбывать срок в колонии усиленного режима; его отправили в бобруйскую ИК №2. Анастасия вспоминает, что по прибытии туда сын опять отказался подписывать правила распорядка, поэтому сразу с карантина попал на 12 суток в ШИЗО, а потом месяц провел в ПКТ.

«Я в Бобруйске долго не задержусь. В конечном счете меня отправят в СТ-4 в Могилев. Там я буду отбывать наказание в крытом (тюремном) режиме. Звонки раз в месяц и передачи раз в год там разрешены, а свидания — нет. Я себя настроил на такой сценарий. Мне пока неизвестно, сколько времени я проведу в Бобруйске, а точнее, в изоляторе. Хотя есть и худший вариант: могут возбудить [дело по] статье 411 УК, а там дополнительный срок и строгий режим», — писал анархист весной 2020 года.

29 мая того же года суд в закрытом заседании перевел Емельянова на строгий режим. В могилевской крытой тюрьме ему оставалось провести три года.

«Шифровки» и рукописи

По словам Анастасии, в Могилеве сын четыре месяца провел вдвоем с одним сокамерником, потом восемь месяцев — с другим. В тюрьме он тоже отказался подписывать бумагу об ознакомлении с правилами распорядка. Емельянов просил допустить к нему священнослужителя, но, по воспоминаниям матери, снова получил отказ.

«Сначала говорили, что не дадим встречу, даже не проси. А я ему в письмах пишу: "Ну как это не дадим, если по закону можно?" Потому что каких-то причин, чтобы не разрешить — нет. То ему отказывали, то потом начали говорить, что это не в нашей компетенции», — рассказывает она.

В итоге осенью 2021 года Никита объявил голодовку.

«И это на них повлияло. Они не просто священника, а бискупа могилевского позвали», — говорит Анастасия.

«Когда можно какие-то вопросы "дипломатически" решать — это не про него разговор. Когда он знает, что у него есть право встретиться со священником, то его право должно быть реализовано. Когда ему положено получать корреспонденцию, то это право должно быть реализовано. Но администрация нарушает его права, они всегда вывешивают только обязанности, что должен делать пленный человек. А какие права они имеют — не рассказывают», — объясняет мать заключенного.

Она говорит, что посылала сыну распечатки правил внутреннего распорядка в письмах, но администрация не вручала их сыну, утверждая, что это зашифрованные сообщения.

«В законе прописано, что есть причины, когда письма не вручаются и не проходят цензуру. И эти причины обозначены в законе: 1) если есть нецензурные выражения; 2) когда есть секретная информация, которая содержит сведения об уголовном деле, гостайна; 3) когда письма имеют циничный характер; 4) когда есть шифр. Когда они не вручают лист, они должны официально назвать причину невручения, которую себе где-то напишут и положат в папку. Когда я прислала распечатку законов, они должны были придумать официальную причину, чтобы он их не получил и не узнал про свои права. В законе не могут быть нецензурные выражения. Циничный характер закон может иметь? Закон в свободном доступе продается, можно в книжный прийти и купить кодекс, на pravo.by зайти и найти его там — значит, и гостайны нет. Эта причина отпадает. Четвертая причина — шифр», — объясняет логику тюремщиков Анастасия.

В какой-то момент администрация объявила шифром смайлики и сердечки, которыми она украшала письма к сыну. После этого Емельянова начала специально для цензоров объяснять все «условные обозначения».

«Я рисовала смайлик и писала, что это обозначает какую-то шутку или радостное настроение, или веселье, или что-то смешное. Потом я рисовала сердце, писала, что этот знак обозначает любовь — когда мне что-то нравится, я могу нарисовать сердечко», — рассказывает она.

Когда Никите запретили отправлять бандероли, мать скопировала для него с сайта «Белпочты» определения разных отправлений — что можно считать письмом, а что бандеролью. Эти распечатки сыну тоже не вручили, вспоминает Анастасия.

«Шифром они посчитали то, что я взяла маркер и выделила некоторые определения, — говорит Емельянова. — Мне пришлось писать письмо, что шифр — это то и то, как говорит википедия. Если это "шифр", то к нему нужны "ключи". Теперь я пишу "ключи". Если голубой маркер или розовый, то это значит: "Информация, к которой нужно особое внимание"».

По ее словам, в конце концов Никита попросил мать больше в письмах ничего не подчеркивать. Потом цензура перестала пропускать и распечатки из википедии: их тоже стали «объявлять шифрами».

«Он попросил меня прислать распечатки про корабли, про пиратов, про страны, географию и историю. Я печатала письмо, вставляла с википедии информацию, свои слова оставляла. Я ничего там не подчеркивала, но Никите эти письма не вручали», — говорит мать осужденного.

Не получал Никита Емельянов и распечатанные издательские аннотации, которые Анастасия отправляла сыну, чтобы он мог выбрать себе книги.

«Мне приходилось писать письма рукописным текстом на 18, на 20 листов. Они живут в том столетии, когда жила еще Джейн Остин. Они всегда писали рукописные письма и их отправляли дилижансом в другой город, и через несколько месяцев на другом конце Англии адресат получал письмо. Потом он отвечал, и через месяц еще возвращался ответ на это письмо. Мы в XXI веке оказались во временах Джейн Остин. Настолько замедленное отправление информации — это просто дичь какая-то», — удивляется Анастасия.

Раз в месяц Никита, если не сидел в карцере, звонил матери.

«Я понимала, если 30, 31 или 1 числа он не позвонил — ну все, значит он в карцере сидит. Не так часто мы и разговаривали по телефону с ним», — подсчитывает Анастасия.

Потом Емельянову, ссылаясь на «шифр», отказались вручать письма от Дмитрия Полиенко — анархиста, за акцию с солидарностью с которым его и осудили.

«По телефону я могла сказать, что Дима тебе отправил письмо, в котором поздравлял с днем рождения или с Рождеством… Я старалась подготовиться, потому что Никита звонил неожиданно. Я не знала, где я буду находиться, когда он позвонит», — объясняет Анастасия.

По ее словам, однажды она ехала с младшим ребенком в поликлинику и не смогла принять звонок — у нее были заняты руки. Второй вызов пришелся на обратную дорогу и тоже остался непринятым. В тот раз Емельянову пришлось наговорить матери два сообщения на автоответчик.

После этого он старался звонить по вечерам, когда вся семья дома.

«Я старалась быть подготовленной. Заранее всю информацию для него записывала на бумагу, начинала после прошлого звонка писать ту информацию, которую я хотела ему бы сказать к следующему звонку. В фейсбук-группе люди писали, что письма посылали ему из Бельгии, Польши, Латвии. Я все это записывала и ему зачитывала. Полиенко не забывал про Никиту никогда и акции делал. А администрация всегда хотела показать, что он неблагодарный и после поступка Никиты забыл про него», — рассказывает мать анархиста.

Второй суд и преюдиция

Осужденный имеет право на 15 минут телефонного разговора с родственниками, однако в ШИЗО, ПКТ и на строгом режиме звонки предоставляются только «при наличии исключительных обстоятельств». С января по начало июня этого года Емельянов снова находился в СИЗО — был под следствием по делу о злостном неповиновении. По словам матери, в эти месяцы его держали в карцере «почти беспрерывно».

На суде в качестве свидетелей выступали сотрудники могилевской тюрьмы, составлявшие рапорты о нарушениях.

«Эти люди каждый раз, когда проходят мимо, открывают кормушку. Когда они видели, что Никита лежит, то они всегда составляли на него рапорт. Официально они должны делать три предупреждения. На суде они все говорили, что по три раза предупреждали. Как понимаю, можно было каждый день составлять эти рапорты», — говорит Анастасия.

По ее словам, также в деле много рапортов о том, что Никита переговаривался с другими осужденными через стену санузла.

«А что там еще делать, если на неделю или на месяц садят? Посадили человека, что там делать? Там ничего нельзя делать. Поэтому я понимаю, что когда Никиту сажают в карцер, это очень здорово, что он может хотя бы через эти унитазы разговаривать с соседним карцером. Это новые знакомства для него. Хоть и таким образом. Хотя это смешно, что в XXI веке такие унитазы, что через них можно разговаривать», — рассуждает Емельянова.

Она отмечает, что статья 411 УК предполагает дисциплинарную преюдицию — уголовная ответственность наступает, если заключенный подвергался «в течение года дисциплинарному взысканию в виде перевода в помещение камерного типа, специализированную палату, одиночную камеру или переводился в тюрьму». Емельянова перевели на тюремный режим 9 июня 2020 года. Однако суд начал рассматривать дело анархиста только 27 января 2022 года — спустя 19 месяцев.

«Получается, что летом 2021 года этот год закончился, ее нет. Если ее нет, то не может быть состава 411 УК. Те нарушения, которые ему ставились в вину, были сделаны Никитой через 13-15-17 месяцев, больше года прошло», — уверена Анастасия.

11 марта суд Ленинского района Могилева на выездном заседании в тюрьме приговорил Емельянова к 2 годам лишения свободы; по совокупности приговоров с этого момента ему оставалось провести в колонии строгого режима 3,5 года.

Иван Комар и тетка Настя Литвин

29 января 2022 года у Ивана Комара закончился срок. Анастасия Емельянова говорит, что писала письма и ему.

«Я просто хотела поддержать Комара, потому что это был человек, который находился в тяжелом положении. Не все те письма Комару вручали. А потом мне пришлось замаскироваться под тетку Комара. Я писала: "Прывітанне, я цётка Насця твая. З днём народзінаў"», — вспоминает она.

Комар написал в ответ. Для того, чтобы тюремная цензура пропустила его письмо, он поменял фамилию адресатки с Емельяновой на Литвин (но в другой раз, видимо, по рассеянности, написал: Литвинова).

Когда анахрист вышел на свободу, связь между ними прервалась.

По словам Анастасии, на ее работе знают, что ее сын осужден по политически мотивированному делу. Родственники не изменили отношения к Никите и поддерживают его денежными переводами; школьные учителя передают ему привет.

«Недавно другой сын закончил школу, там была торжественная часть на вручении аттестатов. И директор, когда вручала аттестат, сказала какие-то добрые слова про Никиту, хотя она вызывала ОМОН на родителей, которые возле школы просили вывесить результаты голосования. Директорка и нашим, и вашим», — смеется Анастасия.

Впрочем, кто-то из близких отвернулся от семьи осужденного, признает она.

«Настоящие друзья остались и поддерживали, а те, кто 20 лет будто бы казался настоящими друзьями, слились и прекратили отношения. Обидно думать, что этот человек был крестным отцом наших трех детей, и Никиты в том числе», — говорит Емельянова.

Вечером 13 июня Никиту Емельянова этапировали в колонию в Волковыске. С тех пор он провел в изоляторе еще 18 суток. Кроме того, его лишили свидания и изъяли 22 книги, машинку для стрижки волос и сгущенку.