«Почти эталонный образец европейского леса». Как в Чернобыле появился заповедник

После аварии на Чернобыльской АЭС из 30-километровой зоны вокруг станции эвакуировали людей, и любая хозяйственная деятельность на этой территории остановилась. В беларуской части зоны уже через два года — летом 1988-го — был создан Полесский государственный радиационно-экологический заповедник. Украинская часть получила статус охраняемой природной территории только в 2016 году, когда здесь появился Чернобыльский радиационно-экологический биосферный заповедник площадью в 226 тысяч гектар — немногим меньше Люксембурга.

Руководитель научного отдела заповедника и зоолог Денис Вишневский понимает, насколько парадоксальна идея создать заповедник на месте экологической катастрофы: обычная практика — это найти «уникальный участок, который по недосмотру не распахали», и организовать его защиту.

— А тут ситуация была обратная. В общем, достаточно освоенная территория, — говорит Вишневский. — Просто отключили фактор регуляции человека, и спустя пару лет там стали отмечать восстановление природных комплексов. Открылось такое окно возможностей! Большая территория, большое разнообразие ландшафтных комплексов, присутствие человека крайне точечное.

Воздействие радиации на природу зоны, по словам ученого, не было критичным — иногда лесные пожары или аномально холодные зимы наносят больший ущерб.

Он вспоминает, что специалисты, наблюдая возвращение животных в покинутую людьми местность, давно призывали к охране уникальной территории, но «это были одиночные голоса, энтузиасты». Государство больше волновало выведение ЧАЭС из эксплуатации и захоронение радиоактивных отходов. Ситуация изменилась в 2010-х, когда в зону начали приезжать документалисты: так, вспоминает Вишневский, его коллеги работали со съемочной группой Netflix, когда знаменитый британский натуралист Дэвид Аттенборо решил посвятить Чернобылю один из эпизодов своего сериала «Жизнь на нашей планете».

На охранном статусе зоны настаивали и международные экологические организации, и в 2016 году президент Украины Петр Порошенко подписал указ о создании биосферного заповедника.

Вишневский говорит, что сегодня биоценоз Чернобыльской зоны — это «почти эталонный» образец европейского леса, где обитают крупные виды, которые на большей части континента давно исчезли или стали очень редкими. «То есть медведь, рысь, волк, лось, олень, косуля. Специфические для нас виды — это лошадь Пржевальского. Она неплохо прижилась. В 2007 году она перешла на территорию Беларуси, и теперь там есть стадо», — перечисляет зоолог.

Глава общественной организации «Украинская природоохранная группа» и зоолог Алексей Василюк говорит, что слухи о чернобыльских «мутантах» — миф.

— Для природы чернобыльская катастрофа дала шанс восстановиться на очень большой площади. Там, где были поля, села — все это заросло благополучно лесом. Причем лесом не таким, которым засаживают лесники, а природным. Бобры затопили все мелиоративные системы, все опять стало болотами. И в результате место самой жуткой на континенте катастрофы стало местом с самой дикой природой, — рассуждает эколог.

Василюк рассказывает, что территорию заповедника приходится охранять от мародеров — там до сих пор много брошенного оборудования и техники, которые «можно разобрать и сдать как зараженный металл». Поэтому, развивает он свою мысль, радиационное заражение парадоксальным образом защищает местную природу.

— И оказалось, что хватило буквально 30 лет, чтобы это место стало самым диким после того, как оно вообще не было природой, — говорит Василюк. Он мечтает, что когда-нибудь после войны украинский и беларуский заповедники объединятся в одну трансграничную охраняемую природную территорию.

Денис Вишневский добавляет, что заповедник служит «для сохранения природы Полесья, очень специфического этно-экологического региона». Здесь, объясняет ученый, остановился ледник Днепровского оледенения, который сформировал «такие живописные ландшафты», но с бедными почвами. Из-за них Полесье долгое время не осваивали — примерно до XIX века, но во времена СССР территория подверглась активной мелиорации.

Теперь на территории заповедника не ведут никакого хозяйства, а 100% территории отдано дикой природе, говорит Алексей Василюк. Единственная человеческая деятельность здесь — научная: ученые исследуют влияние радиации на окружающую среду, восстановление экосистем и пути утилизации ядерных отходов. Вишневский говорит, что сейчас он с коллегами изучает, как меняется растительность в заброшенных поселениях.

«Сколько людей в Украине или Беларуси видели волка? Единицы». Кто живет в заповеднике

Оба собеседника «Медиазоны» отмечают, что к Чернобыльскому заповеднику, чья площадь и сама по себе внушительна, примыкают другие природоохранные территории, включая беларуский заповедник. Вместе, по подсчетам Алексея Василюка, они занимают около 1,1 миллиона гектаров: «И наш чернобыльский заповедник — центральная часть этого пазла. Так получилась такое единое зеленое пятно».

Это важно, потому что крупным хищникам нужны большие пространства, а таких, говорит Василюк, в Европе почти не осталось.

— Они могут охотиться на оленей, лосей, косуль, потому что здесь для этого есть пространство. Они там себя прекрасно чувствуют. Те же медведи. Да сколько их осталось? В Карпатах там популяция побольше, но полесская популяция бурого медведя — она маленькая. И медведь, как и волк, он не в Красной книге, но сколько людей в Украине или Беларуси видели волка? Единицы, — рассуждает эколог.

Точных данные о численности чернобыльских медведей нет, потому что они свободно перемещаются между украинским и беларуским заповедниками, говорит Василюк: «Для животных нет границ». Но, уточняет он, речь идет о десятках особей.

— Для крупных хищников десятки особей на такой территории — это много. Мы говорим, что они редкие, но их немало — это нормальная плотность популяции, — объясняет он.

Из птиц Василюк выделяет орлана-белохвоста — самого большого орла Европы, которого «охраняют всеми европейскими конвенциями». В Украине живет около 80 пар этого вида, и часть из них — в чернобыльском заповеднике.

— Был случай, когда туда залетела стая фламинго. Это вообще был шок. Они там не остались, но вот такой был инцидент странный, — вспоминает он.

Кроме того, в заповеднике много летучих мышей: им нужны поваленные деревья и дупла. В лесах, где ведется хозяйство, объясняет эколог, лесники убирают бурелом и выбраковывают дуплистые деревья, а здесь в жизнь леса никто не вмешивается.

«Самая жесть была, когда российская армия отступала». Как война повлияла на животных

Денис Вишневский и Алексей Василюк говорят, что точных данных о влиянии войны на диких животных у ученых пока нет — в заповеднике не используют радиоошейники, а по территории передвигаться опасно, потому что российские войска оставили много мин и растяжек.

Вишневский после ухода россиян уже ездил в свой офис в заповеднике.

— Пока я ехал по Киевской области в зону отчуждения, я видел следы артиллерийских снарядов, следы уничтожения техники, которая была на марше. В зону я заехал — ничего такого не было, — рассказывает он.

Зоолог вспоминает, что когда он с коллегами свернул с главной дороги на проселок, им перешли дорогу шесть оленей: «Лошадей не увидели, но увидели продукты их жизнедеятельности, очень много. Птицы летают, как всегда и везде».

Василюк допускает, что часть животных все же ушла из оккупированной россиянами зоны, испугавшись шума техники и, возможно, запуска ракет или работы артиллерии.

— Такого фактора беспокойства эти животные не переживали никогда за последние 30 лет, — констатирует эколог. Крупные животные, подчеркивает он, всегда покидают место, где их беспокоят. Он добавляет, что копытных животных могли напугать самолеты и вертолеты, летавшие низко над зоной.

Эколог полагает, что животные могли отойти в западном и северном направлении, в сторону беларуской границы, потому что на востоке путь им преграждает вода — Киевское водохранилище, Днепр и Припять: «Я не знаю, много ли животных готовы переплывать Припять».

По мнению Василюка, миграция животных приведет к усилению конкуренции за добычу, а контакты с людьми в окружающих селах станут чаще — там держат кур и коз. Испуганные местные жители и приезжие охотники, опасается Василюк, не пожалеют хищников и будут стрелять. «Поэтому для многих выход за пределы зоны может окончиться печально», — заключает он.

При этом некоторые обитатели заповедника в марте только выходят из спячки: барсуки, ежи, медведи. Василюк говорит, что стрельба и взрывы могли разбудить их раньше времени.

— Барсук будет сидеть в норе, а медведь — я не знаю. Он несколько месяцев ничего не ел. Честно говоря, я никогда не встречал информацию о том, как себя ведет медведь, который проснулся во время артобстрела, — разводит руками эколог.

Другое последствие войны, на которое обращает внимание Василюк — скот и домашние животные, которых хозяева не взяли с собой при эвакуации.

— То есть если животное хотя бы отпустили, это хотя бы вариант, что его кто-то съест, хотя бы для природы какой-то плюс. Но часть вообще остались там привязанные. Есть брошенные птицефермы, коровники, где все погибло. Конечно, это будет влиять на распространение инфекций, — прогнозирует он.

Брошеные кошки и собаки, считает эколог, начнут охотиться на «всяких зайчат, ежат, птенцов», что, возможно, даже немного повлияет на численность мелких животных, но большинство со временем все равно погибнет.

— Выживут те, кто смогут охотиться. Количество хищников вырастет за счет брошенных домашних животных, — констатирует Василюк.

Вишневский более оптимистичен: он напоминает, что военные в заповедной зоне не задерживались, подолгу стояли только на самой АЭС и в Чернобыле, а затем ушли в направлении Киева.

— У нас заповедник очень большой. Понятно, это был стресс, это движение техники, авиация, локальный пожар. Но все-таки заповедник большой, есть, где спрятаться, — надеется ученый.

По его впечатлениям, боев в заповеднике не было, для российских военных это был глубокий тыл.

— Ну, накопали они. Это не были окопы как линия, где держится оборона. Это были блокпосты, вокруг них инженерные окопы, часть обороны этого объекта, но это достаточно точечно, — делится своими наблюдениями Вишневский. При этом он не исключает, что сотрудников заповедника еще ждут неприятные находки: «Потому что один российский военнопленный сказал, что они, въезжая в зону отчуждения, на участке "Белая сорока — Беневка" попали под дружественный огонь».

Зоолог признается, что боялся, как бы российские солдаты не начали стрелять по животным — надеялся только, что у военных «не было очень много времени на такого рода развлечения». Особенно переживал Вишневский за лошадей Пржевальского — это крупное животное «достаточно контрастной окраски», и табун представляет собой удобную мишень, чтобы «из интереса пристрелять пулемет с БТР или пушку мелкокалиберную».

Что касается птиц, оба собеседника «Медиазоны» с облегчением говорят, что боевые действия в заповеднике закончились до их массового возвращения с юга.

— Ласточки, допустим, прилетают в конце мая, поэтому они всего этого не застанут, — радуется Василюк.

Однако другие виды прилетают раньше — это хищники и околоводные птицы.

— Я вон первую белую цаплю видел еще в феврале до начала войны, — вспоминает эколог. Такие птицы, считает он, могли улететь «куда-то дальше», потому что для диких животных запах дыма — это сигнал к бегству: большинство птиц «бросает гнезда от феерверков».

— Самая жесть была, когда российская армия отступала, потому что она тогда очень много запускала ракет, чтобы прикрыть отступающих. Весь горизонт в огнях, и это очень плохо для птиц, — рассказывает он.

Впрочем, говорит Василюк, большинство видов птиц гнездятся позже, и у них еще будет время вывести птенцов.

Оба собеседника «Медиазоны» подтверждают, что в заповедной зоне был пожар, но называют его «небольшим». Василюк считает, что российские войска артиллерийским огнем намеренно пытались поджечь лес, чтобы ветер относил дым в сторону Киева, но им помешали заморозки. В результате пожары все-таки начались, но их точную площадь украинская госслужба по чрезвычайным ситуациям так и не назвала. В любом случае, ситуация не сравнима с масштабным пожаром 2020 года, признают Вишневский и Василюк.

— Пожар особо не впечатлил, мое впечатление было, что это горела трава. Все-таки, похоже, он не перекинулся на деревья. Потому что если бы начал гореть лес, это было бы долго и это были бы проблемы для самих оккупантов, потому что это сильно ухудшает жизнь, — рассуждает Вишневский.

Отдельной проблемой для заповедника будет теперь разминирование территории, предсказывает он. Зоолог говорит, что противопехотная мина «вполне может» сработать под весом крупного животного.

— Если она нажимного действия, 50-60 кг, в принципе, оленя она может убить. Лось, возможно, дикий кабан, лошадь Пржевальского, зубр… То есть вполне она может сработать, — считает он.

При этом растяжки, которые, возможно, оставили отступающие россияне, Вишневский считает опасными скорее для людей, чем для животных.

— Иногда животные довольно чувствительные, они там все эти проводки перепрыгивают. Но лошадь Пржевальского спокойно может задеть. Не говоря уже о том, что это опасность представляет для сотрудников, — говорит зоолог.

«Для лучевой болезни там просто нереально схватить такую дозу». Насколько сильно облучились российские военные?

Денис Вишневский регулярно посещает чернобыльскую зону уже около 20 лет. Он рассказал «Медиазоне», что представляет собой легендарный Рыжий лес и насколько опасно там находиться:

«Рыжий лес — это полутопоним. Был обычный лес до 1986 года, который рос вокруг АЭС. Во время взрыва образовался западный след — это выброс радиоактивных элементов. Там большие концентрации на небольших площадях. Сосновый лес погиб в течение двух лет, это была чисто радиационная гибель.

Он действительно стоял некоторое время рыжего цвета, потому что в мертвой хвое хлорофилл распался. Поэтому назвали его Рыжий лес, он так выделялся. Это участок — километров восемь квадратных — известен был в основном специалистам, которые занимались ликвидацией.

Сказали, что его надо было быстро спилить, пока он не загорелся. Его спилили, закопали, захоронили. До сих пор видны бурты, где он закопан. Это одно из самых грязных мест в зоне отчуждения. На этом месте находится французско-украинский радиобиологический полигон. Еще эта точка называлась временным хранилищем радиоактивных отходов, тоже называли его Рыжий лес. Но вы должны понимать, что ученые очень четко его описывали: вот есть контур, где деревья погибли — это и есть Рыжий лес.

Там уже леса нету. Там какие-то были остатки сосны и березы, которые поднялись после того, как все спилили. Это очень невезучее место, потому что в 2015 году оно утонуло — там был жесткий снегопад в марте, и вода стояла просто везде, а сосна не любит это. Потом спустя четыре года он горел. Те локации, на которых мы были, уже давно не рыжие и уже давно не лес. Это какая-то пустошь с кустиками, вербами, березками. Но тем не менее из-за того, что место очень грязное, мы любили там работать.

Рыжий лес — это просто звучит хорошо. Ты же не будешь говорить "Пункт временной локализации радиоактивных отходов "Нефтебаза""? А инженерные сооружения [российские войска] вообще в другой стороне строили».

Говоря о радиации, Вишневский уточняет — зона заражена неравномерно, есть точки с большим уровнем загрязнения, есть почти чистые участки. В некоторые места, по его словам, люди не заходили до 2009 года, когда началась подготовка к строительству конфайнмента над взорвавшимся 4-м энергоблоком ЧАЭС.

Ученый допускает, что некоторые из российских военных могли получить дозу облучения, несколько превышающую норму — но последствия едва ли будут серьезными, хотя даже во время войны «радиофобия все равно рулит».

— Я точно могу сказать, что для лучевой болезни там просто нереально было схватить такую дозу. Понимаете, лучевая болезнь при таких уровнях, которые есть на ландшафте в зоне — это все равно, что спутать пулю из стрелкового оружия с авиабомбой. И то и то боеприпас, но мы-то разницу делаем, — объясняет Вишневский.

Подводя итог, оба собеседника «Медиазоны» говорят, что если природа заповедника и пострадала от войны, то незначительно.

— Понимаете, чтобы природу уничтожить, перемолоть, это надо делать такие позиционные сражения, которые были в Первую мировой войну. Это надо сильно стараться. Природа, скажем так, где-то сильнее человека, — уверен Вишневский.

Несмотря на это, добавляет Василюк, говорить об экологических последствиях войны необходимо.

— О том, насколько пострадала природа, мало говорят, вроде бы это как-то не сильно важно. Почему это неважно? Сохранность природы — это гарантия здоровья и уровня жизни для каждого из нас. Даже если не думать о природе, а о себе, то она крайней важна. К сожалению, мало кто пытается поднимать такие вопросы. Благодаря Полесью летом влажный и прохладный воздух во всей Центральной Европе. Думать о природе надо гораздо больше, — резюмирует эколог.