— Вот выдавали ему зарплату: он говорит, идет парень по этому цеху с такой большой коробкой, достает из нее рулон туалетной бумаги и кидает. Говорит: «Пантелеев, зарплата!». Ну и всем выдает, короче, по рулону. Они шутят, говорят там: «Витя, долгани два метра до следующей зарплаты!».

Так 25-летняя выпускница БГУКИ Евгения пересказывает историю, которую слышала на свидании от своего мужа — заключенного могилевской ИК-15 Виктора Пантелеева, приговоренного к четырем годам лишения свободы по делу о «массовых беспорядках» в Бресте. Он работает на швейном производстве и, несмотря на символическую зарплату, скорее доволен, говорит Евгения. Условия труда в колонии считаются хорошими: осужденные работают в теплом помещении, не нужно «гробить спину», есть возможность два раза в день помыться в душе.

Средняя розничная цена рулона туалетной бумаги в Беларуси — около 50 копеек. Минимальная зарплата, установленная министерством труда (при нормальной продолжительности рабочего времени), на момент публикации этого текста составляла 417 рублей 86 копеек.

«Медиазона» поговорила с тремя осужденными, отбывшими наказание в разных колониях Беларуси, и двумя близкими заключенных — во всех пяти случаях зарплата оказалась в десятки (и даже сотни) раз ниже этого минимума.

Кодекс

Уголовно-исполнительный кодекс (УИК) Беларуси обязывает всех заключенных работать. Исключение делается только для пенсионеров и людей с инвалидностью I и II группы — те могут трудиться по желанию. Остальных заключенных за отказ от работы или ее «самовольное прекращение» наказывают — например, отправляют в штрафной изолятор (ШИЗО).

Труд заключенных оплачивается «в соответствии с законодательством Республики Беларусь». При неполном рабочем дне или неполной рабочей неделе труд должен оплачиваться пропорционально отработанному времени или объему выработки. Зарплату не выдают на руки, а зачисляют на лицевой счет осужденного.

На заключенных распространяются требования трудового законодательства в части рабочего времени и охраны труда. Отработаное в колонии время засчитывается в трудовой стаж, осужденные имеют право на заработную плату и отпуск один раз в год. Тем не менее, сооснователь правозащитной инициативы «Тайм-АКТ» Василий Завадский считает, что словосочетание «рабский труд» описывает ситуацию с трудовыми правами заключенных в современной Беларуси максимально точно.

— Поскольку он [труд] подневольный, люди работают не там, где они хотели бы, могли бы — во-первых. А во-вторых, он абсолютно неадекватно оплачивается. Такое жесткое определение, но, тем не менее, я бы так рискнул сказать, — объясняет он.

Завадский в прошлом — тюремный врач; он работал в системе исполнения наказаний с 1986 по 2010 год, причем последние 12 лет был начальником медслужбы ДИН.

— Когда [со вступлением в силу нового УИК в 2000 году] произошли эти изменения, что Трудовой кодекс распространили на заключенных, стали предоставлять трудовые отпуска — это на самом деле была революция, большой шаг вперед. И в стаж это сейчас входит для получения пенсии — раньше этого не было, — говорит правозащитник. — Это на самом деле серьезный шаг вперед. Но вместе с тем — половинчатость вот эта. Трудовые контракты не заключаются — то есть не устанавливаются нормы, которые администрация бы брала на себя обязанность исполнять.

Завадский напоминает, что главная задача предприятий в системе ДИН — получать прибыль. Отсюда, рассуждает правозащитник, с неизбежностью следует, что администрация стремится сократить издержки, а значит, сэкономить на оплате труда заключенных.

— В рамках этой концепции хочешь не хочешь, а любой будет снижать затраты. Повышать цены и снижать затраты — это самый простой способ. Но если с ценами проблематично, то снижать затраты — это значит в первую очередь снизить заработную плату, — констатирует он.

Если бы перед производствами в колониях ставили иные задачи, в первую очередь — связанные с ресоциализацией заключенных, то и подход к оплате труда был бы другим, уверен Завадский.

— Исходя из этого должна строиться концепция, я убежден — в том числе, и промышленного производства. То есть людей, у которых есть профессия, максимально стараться использовать [в пределах] их профессиональной компетенции. Это, конечно, не всегда возможно, но, тем не менее, [нужно к этому стремиться] максимально. Второе: у кого нет таких профессий — значит, научить и развить их, чтобы человек, выйдя на свободу, мог их применить и не вернулся обратно в колонию. То есть не совершил нового преступления, мог зарабатывать себе на жизнь честным трудом. Тогда совершенно другое было бы производство, — говорит он.

Норма

36-летний Дмитрий, осужденный на семь лет лишения свободы за насильственные преступления, отбывал наказание в двух разных колониях: с декабря 2014 по ноябрь 2018 года — в ИК-2 в Бобруйске, а остаток срока — в ИК-3 в Витьбе.

На всех производствах, где успел поработать Дмитрий, график работы был таким: одна неделя — шесть дней в первую смену, следующая — пять дней во вторую.

В ИК-2 Дмитрий три года проработал на производстве вязаных строительных перчаток. Большая часть продукции, по его словам, уходила на Беларуский металлургический завод в Жлобине. Нормы выработки на производстве как таковой не было — вязальные станки регулярно ломались, на их ремонт уходило много времени; первая смена длилась шесть с половиной часов, вторая — семь.

Свой последний год в ИК-2 заключенный провел на участке переработки резины — смены там были по четыре либо по четыре с половиной часа. Эту работу Дмитрий считает тяжелой — нужно было рвать пассатижами прессованные автомобильные покрышки.

— Вытягиваешь себе любой кусок и рвешь до конца смены. Ты должен нарвать 500 грамм сырой резины за смену. Как раз успевали, — объясняет Дмитрий. — Кто-то не успевал. Кто-то подтягивается, допустим, десять раз, а кто-то — пять. Кто-то может нарвать, допустим 300 грамм, кто-то нарвет 700 грамм. Вот кто нарвал 300 грамм — могут выговор дать. Второй раз — выговор. На третий раз выдворят в ШИЗО за невыполнение нормы или плана.

Бывший заключенный предоставил «Медиазоне» справку о заработной плате: с июля 2017-го по июнь 2018 ему начислили 15 рублей 18 копеек. Всего же, по утверждению Дмитрия, в ИК-2 95% осужденных получают «до двух рублей» в месяц; то же самое он говорит об ИК-3.

На резиновом производстве в ИК-2, но уже в 2021 году, оказался и брестчанин Данила Чемоданов, осужденный на год колонии по «хороводному делу». Всего он проработал два месяца, выходя на трехчасовые смены четыре раза в неделю. По словам Чемоданова, теперь норма составляет уже не 500 граммов, а килограмм резины за смену.

— График нормальный. Эта работа физически ни сложная, ни легкая — средняя. Очень однообразная. Если администрация требует норму выработки, то это немного напрягает и сложновато становится килограмм резины рвать в смену, потому что резина бывает очень разная, — рассказывает он.

Чемоданов говорит, что выполнить норму удается редко, и это зависит от качества материала.

— Вообще, честно: я вышел на работу около 36 раз — наверное, [было] только пять или шесть раз, когда звезды сошлись и я нарвал этот килограмм. Все остальное [время] я рвал по 300 грамм, по 400 — ну и в начале мозги за это как-то не колупали, ничего никто не говорил. А вот в последние месяцы началось какое-то ужесточение и контроль, — вспоминает экс-заключенный.

Чемоданов не интересовался, какую зарплату начислили ему на счет, но со слов других осужденных знает: в месяц за работу в резиновом цеху платили не больше 40 копеек.

Юрист правозащитного центра «Вясна» Павел Сапелко объясняет: на заключенных не распространяется правовая норма, согласно которой, если зарплата работника (например, из-за низкой производительности труда) не дотягивает до законодательно установленного минимума, работодатель обязан доплатить ему разницу. Статья 100 УИК гласит, что «размер оплаты труда осужденных, отработавших месячную норму рабочего времени и выполнивших установленную для них норму выработки, не может быть ниже установленного законодательством Республики Беларусь размера оплаты труда за выполнение соответствующих работ».

— Вот здесь вот кроется вся хитрость. Никто не знает, каким образом ведется учет рабочего времени и производительности у заключенных. Вернее, теоретически должен вестись соответствующими сотрудниками этого УП, где они работают, но как это происходит на практике, непостижимо нашему сознанию, — рассуждает Сапелко.

Руководство ДИН, говорит он, объясняет низкие зарплаты заключенных тем, что те не выполняют план либо не отрабатывают полностью рабочего времени.

— И проверить, так ли это, или нет, конечно же, никто не может, потому что гражданского контроля над местами лишения свободы нет, — резюмирует юрист.

Безработица

Василий Завадский выделяет еще одну проблему организации труда в пенитенциарной системе: осужденных больше, чем рабочих мест на тюремных производствах. При этом от колоний, по его словам, требуют стопроцентного привлечения заключенных к работе.

— Условно говоря, вот те же Новосады. Там — почти объективно сейчас скажу — производство рассчитано примерно на 500 рабочих мест полноценных, которые более-менее нормальную заработную плату бы могли [обеспечить]. А если выводится [на работу] тысяча человек или полторы, сами понимаете, — объясняет правозащитник. — То есть уже норму выработки не выполняет никто — и вот это позволяет уходить от требования, от минимальной зарплаты и так далее. Норму не выполнил — и все, и вот эти наряды закрываются как палец, пол, потолок.

Футбольный тренер Артем Хващевский, осужденный на год колонии за участие в августовских уличных протестах, три месяца работал уборщиком в новополоцкой ИК-1. Он подтверждает наблюдения Завадского.

— Летом там, я бы даже сказал, очень много людей было — и это просто чтобы занимать время. У нас было в бригаде человек 15, а столько не нужно было — только чтобы люди что-то делали. Так бы я охарактеризовал нашу работу на промзоне, — вспоминает он.

О своей зарплате в колонии Хващевский отзывается со смехом. «Ну, если можно назвать два рубля в месяц оплатой, то да, тогда оплачивали!» — говорит он. По его словам, потолок зарплат в ИК-1 — 30-40 рублей в месяц: такие суммы получают «баландеры». «На два блока сигарет могут себе заработать, работая семь дней в неделю», — уточняет экс-заключенный.

Оказавшись в ИК-3 в 2018 году, Дмитрий попал в цех деревообработки, где и проработал последние три года своего срока. По его словам, «90% людей, которые ходили на деревообработку, ничего вообще не делали, потому что заказы в последнее время просто катастрофически упали».

— Рабочий день начинается, мы приходим, переодеваемся. Вышли на работу: кто занимается спортом, кто газеты читает, кто чай пьет — вот, в принципе, 90% занимались [этим]. 10%, которые там получали 30 рублей, стояли на станках этих, на пилораме, — рассказывает он.

Однако иногда работа в цеху все же находилась — например, Дмитрию доводилось делать поддоны-паллеты.

— Заработная плата там — 10-20 [копеек] за поддон. Вот машины приходят, фуры грузятся — тогда помогали. А так практически никто ничего не делал. Заказы упали в последний год, и как таковой работы вообще не было, просто выход был стопроцентный на работу, а ничего не делали, — вспоминает бывший заключенный.

Судя по документам, которые Дмитрий предоставил «Медиазоне», его зарплата после перевода в Витьбу практически не изменилась — на деревообработке здесь платили примерно столько же, сколько за работу в перчаточном и резиновом цехах в ИК-2.

При этом продукцию тюремного производства отличает низкая конкурентоспособность, напоминает Василий Завадский.

— Это тоже своя серьезная проблема, в первую очередь из-за того, что заключенные не мотивированы на качественный труд — хотя бы потому, что им за него не платят. Там и другие причины есть — то, что у них нет необходимой квалификации и так далее, и так далее — про это тоже можно много говорить, — отмечает правозащитник.

Удержания

Согласно УИК, из зарплаты заключенных можно удерживать деньги за питание, коммунальные услуги, средства личной гигиены, одежду и обувь. Если зарплаты заключенного на это не хватает, то удержаний не будет — эти суммы списываются как расходы на содержание колонии: заключенный не может задолжать исправительному учреждению за еду, отопление или одежду.

Кроме этого, из зарплаты удерживается подоходный налог и обязательные страховые взносы в ФСЗН. Отдельно удержания могут производиться по исполнительным документам: например, в счет компенсации ущерба.

После всех удержаний у заключенного должно остаться не менее 25% зарплаты, а если он имеет инвалидность I или II группы — не менее 50%.

По словам Игоря Ильяша — мужа журналистки Катерины Андреевой, осужденной на два года колонии за стрим с «Площади Перемен» — в сентябре ее зарплата после удержаний составила 7 рублей 45 копеек. На тот момент Андреева еще не получила профессиональную квалификацию и числилась помощницей швеи.

— Я не знаю, сколько ей суммарно начислили, но я примерно могу ориентироваться по ситуации с Дашей [Чульцовой]. Мама Даши говорила в каком-то интервью, что ей начислили 41 рубль, а чистыми она получила меньше десяти рублей. Скорее всего, примерно такая же динамика и в случае с Катериной, — предполагает Ильяш.

Василий Завадский находит удержания еще одним фактором демотивации заключенных.

— Проблема в том, что если у тебя нормальный заработок, то из него высчитывают за питание, за коммунально-бытовые [услуги]. Несуразно просто: что касается коммунально-бытовых — в несколько раз больше, чем за квартиру. Например, 100 рублей с заключенного за эти вот два квадратных метра, горячую воду, отопление, свет. А квартира в Минске двухкомнатная — 50-60 рублей, — подсчитывает правозащитник.

Учеба

В колониях работает система профессионально-технического образования, заключенные при желании могут освоить рабочую специальность. После трех месяцев обучения Катерина Андреева получила квалификацию швеи-портной 3-го разряда. Однако разница в зарплате до и после обучения ничтожна, знает Завадский.

— Если основной рабочий получает те же шесть рублей или десять, то ученик получит два или три — особой разницы в этом нет, — говорит правозащитник.

Как замечает Игорь Ильяш, новая профессия означает для его жены лишь дополнительные требования — и это при том, что по графику у Катерины иногда выходит только два выходных в месяц, а «свободное» время в колонии занято хозяйственными работами или уборкой.

— Когда она была помощницей, то не было никаких требований по факту. Сейчас требования есть — сколько в процентном соотношении ты выполняешь норму. По идее, если человек сильно не выполняет норму, то это может быть поводом для взыскания. Но пока мы с такими проблемами не сталкивались, — признает муж заключенной.

Траты

Свою зарплату и деньги, которые переводят им на счет родственники, осужденные к лишению свободы могут потратить на продукты из внутреннего магазина колонии. Отзывы о ценах в таких магазинах разнятся — Василий Завадский утверждает, что товары там могут быть «в разы» дороже, чем на свободе. О «чуть-чуть» завышенных ценах говорит и Дмитрий; он приводит в пример 250-граммовую упаковку кофе «Жокей», которая, по его словам, в колонии стоила на 40% дороже.

Хващевский, Пантелеева и Чемоданов говорят, что существенных наценок во внутренних магазинах не заметили.

— Насколько я понимаю, по моей памяти старой и тому, что до меня доходило — цены плюс-минус такие же. Где-то может быть чуть дороже иногда, где-то, наоборот, чуть дешевле, потому что закупка там происходит на каких-то складах не совсем понятных, где цены тоже варьируются. Но в целом все то же самое, — говорит Чемоданов.

Сам магазин ИК-2 он описывает как «сельпо, только с решеткой».

— Там стоят продавщицы, они [отпускают товар] на сумму, которая там у каждого человека своя, лимит закупки. Они на этот лимит закупки могут его отоварить. У меня был шесть базовых величин, так как я на общем режиме. Но у людей, аттестованных как злостные нарушители режима содержания, у них только две базовые на месяц, — рассказывает он.

По словам Евгении Пантелеевой, ее муж в магазине ИК-15 покупает в основном сладкое — в заключении «хочется сладкого постоянно». На рацион в колонии он, впрочем, не жалуется.

— Кормят вполне нормально: картошка с водой, картошка без воды, вода без картошки, — шутит девушка.

Несмотря на то, что Пантелеев трудоустроен на производстве, средств на счету ему часто не хватает.

— Поскольку Виктор стоит на профучете (в принципе, как и большинство политических) — у него 58 рублей в месяц. Конечно, этих денег действительно недостаточно на то, чтобы что-то купить, — объясняет Евгения.

О месте зарплаты в системе ценностей осужденного Василий Завадский говорит просто: «Для заключенного же понятно — он не на заработки приехал».

— Поэтому для него это важно, конечно, но нельзя сказать, чтобы так уж жизненно необходимо. Его покормят худо-бедно, дадут какую-то одежду, спать ему есть где. И он зависим — если он пожалуется, его начнут преследовать. И это позволяет долгие годы сохранять такую ситуацию, — делает вывод правозащитник.