Иллюстрация: Мария Толстова / Медиазона
После жестоких избиений в автозаке и на Окрестина 17-летний минчанин оказался в больнице. Когда он пошел подавать заявление в Следственный комитет, ему предложили рассказать о случившемся на видео. Из опубликованной версии вырезали подробности избиений, оставив только слова о журналистах, которые узнали о предварительном диагнозе (повреждение слизистой оболочки прямой кишки) и предложили ему дать интервью об изнасиловании. «Медиазона» получила оригиналы записей, разыскала пострадавшего и его друзей — его пример показывает, как СК, вырезая из видео неудобные факты, пытается манипулировать общественным мнением.
«Меня задержали сотрудники ОМОН. Потом отвезли на Окрестина. Потом позвонили родителям, меня забрали родители. Обратился в больницу. После того, как я уже отлежал в больнице два дня, я шел на прогулку. На прогулке ко мне подошли журналисты, спросили, почему я лежу. Я им показал свой диагноз — у меня было повреждение прямой кишки. Они предложили мне заснять интервью со словами, что меня изнасиловал ОМОН. Я отказался. Это провокация, неправда, ложь. То есть, зачем это распространять?».
Молодой человек с замазанным лицом и измененным голосом произносит это на видео, опубликованном Следственным комитетом в конце августа. Комментируя запись, пресс-служба ведомства подчеркивала, что «журналисты предлагали ему сделать сенсационное интервью о том, что его изнасиловали сотрудники милиции» — но в реальности «по-прежнему не зарегистрировано ни одного сообщения либо заявления по подобным фактам».
В этом минутном ролике пять монтажных склеек. Чтобы выяснить, что было вырезано и что же на самом деле произошло, «Медиазона» разыскала его героя — это Павел, молодой человек, который был задержан во время протестов и попал в больницу после жестокого избиения ОМОНом. Тогда ему было 17 лет. В больнице, по словам Павла, одна из его травм — повреждение слизистой оболочки прямой кишки — действительно заинтересовала журналистов, но поскольку она была результатом избиения, а не изнасилования дубинкой, давать интервью об этом он не стал.
А когда позже Павел пошел подавать заявление об избиении в СК, его уговорили записать рассказ о случившемся на видео — но в итоге вырезали почти все, кроме эпизода с журналистами.
10 августа около девяти вечера Павел и его 18-летний друг Константин поехали после тренировки по футзалу к торговому центру Galleria — по словам Павла, там они договорились встретиться с 18-летним Андреем. Встретившись, пошли по проспекту Победителей в сторону Стелы, чтобы оттуда дойти до станции метро «Пушкинская», где живут все трое.
У Стелы, рассказывает «Медиазоне» Андрей, друзья свернули на проспект Машерова. Вокруг никого не было — только автозаки, омоновцы и несколько девушек и мужчин — почти все протестующие были в тот момент у станции метро «Купаловская». Вдруг из автозаков выбежали омоновцы — они потребовали показать телефоны.
— Только открываю барсетку, в которой был телефон, один из омоновцев кричит, что я, такая-то сука, кинул в него бутылку, — вспоминает Андрей. — Я стою такой… А что мне уже сказать? Ну, я такой: ладно. Они меня заламывают, кидают на асфальт, начинают 10-15 человек бить дубинками, кричать: «Майдана захотел? Перемен захотел?!». И все, потом в автозак.
Константина, Павла и троих мужчин, которые шли рядом по проспекту, тоже отвели в автозак. Во время избиения Андрея, по словам Павла, друзья стояли за ним на коленях. Их, вспоминает молодой человек, тоже били: «и ногами, и дубинками, кулаками, как не били только, по-разному».
Всех троих отвезли в изолятор на Окрестина. Там, вспоминает Андрей, их пропустили через «коридор ОМОНа», после которого задержанные на коленях ползли на досмотр, где у них забрали шнурки, записали фамилии, отвели в небольшую камеру, где было уже несколько десятков человек.
По словам Павла, он говорил милиционерам, что ему нет восемнадцати, и просил их позвонить маме, так как его телефон забрали. Но те не стали этого делать, а телефон вернули только через четыре дня — и разбитым.
На Окрестина его отделили от остальных задержанных и увели в отдельный коридор, в котором находились несовершеннолетние. Там, по воспоминаниям Павла, он стоял на коленях до пяти утра:
— Тяжело было стоять на коленях. И я менял позы. И меня били дубинками по спине. Рядом на коленях стояли несовершеннолетние тоже. Даже девочка избитая была. Человек 15-20 точно было.
В пять утра родителям Павла все-таки позвонили — его забрали домой, сняли побои, а через несколько дней, 17 августа, он попал в больницу скорой помощи с закрытой черепно-мозговой травмой, сотрясением мозга и краевым переломом нижнего суставного отростка и повреждением слизистой оболочки прямой кишки. Последний диагноз в больнице в итоге не подтвердился.
— Они просто… ничего не совали там, — говорит Павел. — Отбили просто, с ноги попало, когда на коленях [в коридоре] стоял.
Его друзья Андрей и Константин пробыли на Окрестина до 13 августа. Как вспоминает Андрей, только раз за двое суток они сходили в туалет, а из еды им раз в два дня давали буханку хлеба.
— Ну и все, выживали, — говорит он.
Судили друзей 12 августа, прямо там же, на Окрестина, по статье об участии в несанкционированном митинге (статья 23.34 КоАП). Из камер, вспоминает Андрей, задержанных начали вызывать по фамилии и гнать на один из верхних этажей по лестнице, а затем по одному заводили в кабинет с судьей.
— Ты бежишь с руками за спиной, голова вниз, — описывает он. — Ты бежишь по лестнице, у тебя тоже там по правую, по левую руки ОМОН стоит с дубинками, тебя бьют по спине, по жопе.
На вопрос судьи из суда Первомайского района о том, где его задержали, Андрей сказал, что задержали «ни за что»:
— [В этот момент] зашла женщина-милиционер. И она такая: «В школе расскажешь, маме будешь жаловаться». Ну я такой: «А что тогда рассказывать?». Судья такая: «Ну, 11 суток тебе». Я такой: «Ну, и за то спасибо». Другу дали десять. Давали всем либо сутки, либо штраф.
Протокола Андрей не видел. Он говорит, что попросил судью позвонить маме и рассказать, где он. Судья записала номер, имя и отчество мамы, но, по его словам, так и не позвонила.
По словам юноши, тех, кого после суда выпускали с Окрестина, снова избивали — «людей убивали просто». Их же с Константином — во всех камерах они были вместе и подвергались одним и тем же издевательствам — 13 августа перевезли в ЛТП в Слуцке, откуда выпустили на следующий день.
Андрей вспоминает, что перед этим им давали подписывать какую-то бумагу — читать ее не разрешали, но всем говорили, что если кто-то не подпишет, пойдет обратно отсиживать сутки:
— Двое только не подписали — их отправили обратно. [А остальным] сказали, что еще раз попадешься, то от двух до десяти лет.
После того, как Андрея выпустили, он снял побои и поехал в Первомайский суд посмотреть свое дело. Он говорит, что документы дали посмотреть только ему, а матери и адвокату не разрешили. В деле утверждается, что он участвовал в несанкционированном массовом мероприятии в 23:00 10 августа, кричал «Жыве Беларусь», «Позор», «Ганьба», «Свободу задержанным!».
Андрей решил подать заявление об избиениях в Следственный комитет:
— Там была молодая девушка, сказала рассказывать. Я начинаю рассказывать все в подробностях, она мне такая: давай быстрее, как-нибудь покороче все. Так сказать, покороче я ей рассказал.
Через месяц Андрея вызвали в СК, там он общался уже с другим следователем, который раньше тоже увлекался футзалом.
— И мы с ним общий язык сразу нашли, и он начал все досконально спрашивать, показывать видео с автозаков, есть ли я там, — вспоминает Андрей. — Сказал, что мужчина, который за час до этого приходил, слышал фамилию на Окрестина, когда меня вызывали. Сказал, будем разбираться. Спросил, видел ли кого-нибудь там, лица какие-нибудь. Досконально очень спрашивал. Я спросил у него, ждать ли мне какого-то счастья, так сказать, или правды? Он сказал, что маловероятно, «сами понимаете, какое у нас сейчас время».
В ноябре Андрей получил из СК письмо о том, что проверка по его заявлению приостановлена. С тех пор никто из следователей с ним не связывался.
Попавший после избиения в больницу Павел тоже решил написать заявление в Следственный комитет. Именно там, вспоминает он, ему предложили рассказать на видео, как все было. Павел согласился — говорит, был уверен, что на видео все будет так, как рассказывает он, «а не как они сделали».
— Они там все повырезали полностью, — возмущается Павел. — И взяли смонтировали так. Короче, все повырезали в основном. Все сделали наоборот. И выложили еще.
57-секундное видео с пятью монтажными склейками и заблюренным лицом Павла СК опубликовал 24 августа. В ролике говорится, что его задержал ОМОН, что потом его отвезли на Окрестина, откуда забрали родители, что обратился в больницу, а там журналисты предлагали ему записать интервью об изнасиловании сотрудниками ОМОНа.
— Я отказался. Это провокация, неправда, ложь, зачем это распространять, — произносит Павел на видео.
«Медиазоне» он говорит, что не знает, журналисты какого издания это были, но настаивает, что история реальная. Сказать на видео, что травма не связана с изнасилованием, его попросили в Следственном комитете, замечает Павел:
— Сам не горел желанием такого кому-то вообще говорить.
Источник передал «Медиазоне» несколько дублей с этой съемки — в том числе и дубль, который в итоге смонтировала и опубликовала пресс-служба СК. В этой версии из записи пропал рассказ о том, что Павла жестоко избили в автозаке, что он просидел до утра на коленях, что он хотел снять побои и обратился к врачам, но «травмы оказались хуже, чем я думал, и меня положили в больницу».
Сейчас Павел говорит, что он предложения журналистов рассказать об изнасиловании он отказался не только потому, что это неправда, но и потому, что «в первую очередь подумал, что все друзья увидят это, из-за этого».
— Не захотел этого, зачем мне это. То есть это неправда. Они будут это распространять, думая, что это правда, люди будут разносить это все, — объясняет Павел.
В оригинальном видео, которое обрезал СК, он рассказывал и о своем диагнозе: что он поступил в больницу с переломом левого суставленного отломка, сотрясением головного мозга «и вот с прямой кишкой». Травму, говорит Павел на видео, он получил «вследствие избиения ОМОН, никто не насиловал».
На других дублях, которые тоже не вошли в опубликованную версию, Павел рассказывает ту же историю про избиение, диагнозы и просьбу журналистов рассказать об изнасиловании.
— Я отказался, потому что не хотел этого. Врать это плохо. Ну и все, — говорит он на одной из записей.
— А что они увидели у тебя в эпикризе? — спрашивает сотрудница СК.
— То, что у меня повреждение… Точно не помню, как написано, но у меня повреждение там. Там ОМОН попал…
— Надо это проговорить, потому что — ты понимаешь, да — они давят именно на... — прерывается видеозапись на словах сотрудницы.
Проверку по заявлению Павла СК тоже приостановил 10 ноября. С тех пор ни с ним, ни с Андреем никто из следователей не связывался.