Первый срок

Как рассказывает Жемчужный, впервые он привлек внимание силовиков еще в школе, в советское время: делал радиопередатчики из старых советских приемников и транслировал песни Высоцкого. Чтобы поймать пиратов-радиолюбителей, в Песковатики приезжала пеленгаторная машина КГБ. Отслужив в армии, Жемчужный поступил в аспирантуру и ушел в науку.

«До посадки патентами у меня был оклеен весь туалет — больше от них пользы никакой не было. Но, тем не менее, на патенты я подавал. Перед посадкой последний мой патент вышел в 2006 году», — вспоминает он.

Жемчужный говорит, что руководил тремя исследовательскими программами, которые финансировало государство, но из-за доноса коллег был вынужден перейти в другой вуз. На новом месте работы он решил пожаловаться на прежнее руководство.

«По горячей линии министерства образования я написал заявление о коррупционном зачислении студентки путем фальсификации тестирования. Об этом мне сообщили сотрудники института, но они сами боялись об этом говорить. Но совесть у них была и они попросили меня, чтобы привести к ответственности этих коррупционеров. Минут через десять после того, как я послал факс в минобразования, мне оттуда позвонили, уточнили, я ли его посылал. Я подтвердил. Как сейчас помню, это была пятница. А в понедельник ко мне приехали из Минска из КГБ. Начали копать мои научные работы. Завели уголовное дело», — рассказывает он.

Михаила Жемчужного обвинили в хищении государственных денег: «Похищением была моя зарплата за пять лет работы в институте — оказалось, что она использована не по назначению».

Доцент не воспринимал обвинение всерьез. По его словам, «установки работали», администрация заводов подтвердила выполненные работы, были оформлены акты о внедрении.

Его лишили свободы на пять лет.

«Той зарплаты, которую я за время своей научной работы получал, хватило на две статьи. И следователи из КГБ, чтобы получить две премии, две звезды, за раскрытие двух тяжких преступлений, разделили мою работу на две части, по количеству денег. То есть 50 млн рублей за одну, и 50 млн за другую. Меня тут же стали обвинять по второму хищению по той же статье», — рассказывает Жемчужный.

По второму делу Жемчужному удалось доказать невиновность — к тому времени он уже отбыл половину срока. На оставшиеся 2,5 года его отправили в колонию «Витьба». Там он занялся помощью другим заключенным.

«Тогда была мода по всем областям Беларуси по ОПГ раскрывать. Были банды Мороза, Пожарников. Ну и в Витебске нашли тоже организованную преступную группировку: 28 человек. Я с ними со всеми сидел, изучал их дела, помогал им всячески. И мне попался на глаза один парень, который был в этой группировке в то время, когда на самом деле он служил в армии и, стоявши на посту с автоматом, он, оказывается, умудрялся еще и кого-то грабить в это время на вокзале. Я изучил их дело, посмотрел, что там нету пяти признаков ОПГ. Я ребятам рассказал, как себя вести. Как студентов учил. Они все у меня по пять [баллов] получали. Этих бандитов я тоже научил, они у меня на суде по пять [лет] получили вместо 15. Вышли раньше меня, встретили меня с колонии. Потом была поляна, поздравления. Они были очень счастливы, потому что срока там были сумасшедшие», — говорит он.

Жемчужный вспоминает, как на него психологически давили во время отсидки: это произошло после того, как на допросах он отказался от сотрудничества с КГБ. Тогда ему пригрозили, что спецслужба займется его близкими родственниками.

«Ни с того ни с сего на стенке доски объявлений в нашей колонии появилась листовка, что потерялась пожилая женщина. Ее разыскивали и нашли на какой-то железнодорожной станции на промежутке между Витебском и Минском где-то посередине. И она не может ни вспомнить, ни сказать имя назвать свое, ни где проживала. Запрос в колонию вышел, кто может быть знает, дать информацию о ней. Я посмотрел этот снимок и обомлел — это была фотография моей матери», — рассказывает Жемчужный.

Тогда ему удалось связаться с родственниками и выяснить, что на самом деле с матерью все в порядке.

Правозащита и второе дело

После освобождения Жемчужный связался с правозащитниками из организации «Платформа» под руководством Андрея Бондаренко.

«"Платформу" закрыли: подловили на том, что в офисе не находились люди в рабочее время, хотя это частная фирма. Ребята десять человек молодые остались без работы и зарплаты. Я говорю: "помогу вам, если все дело в фирме"».

Жемчужный зарегистрировал в витебском облисполкоме фирму «Платформ инновейшн» для того, чтобы весь контроль и надзор над организацией перевести в Витебск, а правозащитников оставили в покое.

Организация занималась мониторингом мест лишения свободы: регистрировала нарушения со стороны администрации, условия содержания заключенных, собирала информацию о качестве пищи.

Параллельно с этим Жемчужный решал личные вопросы. По его словам, пока он сидел, из его квартиры похитили научное оборудование. У него были номера машин и описание похитителей, с этой информацией он пришел в местный РОВД. Там он познакомился с милиционером — тот стал за деньги стал предоставлять ему данные.

«[Милиционер] сказал, что у меня зарплата 5 100 000 , у меня алименты, у меня новая семья, мне нужно жилье и мне нужны средства. Делать я ничего не умею, поэтому я буду представлять любую помощь твоей правозащитной организации, мне нужны деньги, чтобы обеспечить больного отца», — пересказывает разговор с ним Жемчужный.

Жемчужный давал ему аппаратуру, в том числе импортные миниатюрные камеры: одна была замаскирована под пуговицу, вторая — под брелок автомобильной сигнализации.

«Я работал тогда с одной нашей военной организацией по производству дронов, которые используются в боевых условиях. Я занимался этими разработками и туда вставлялись микрокамеры, которые весили граммы. Таким образом мне было официально разрешено приобретать это оборудование. Это было с 2003 по 2012 год», — объясняет он.

Взамен милиционер делился информацией из колоний. Жемчужный говорит, что, как правило, не очень ценной.

«Тем не менее секретная информация от него поступала. Задержанного в ИВС принуждали убрать санузел. Уборщица была выходная, а санузел надо было привести в порядок. Задержанный отказывался, его принуждали, принудили до того, что он помер. Врачи поставили диагноз, что он сам загнулся, — рассказывает Жемчужный. — Еще он предоставил мне документ, который запрещал увольнять сотрудников милиции из органов, потому что многие сотрудники уходили, глядя на этот беспредел. Мы его называли между собой по аналогии с декретом о деревообработке "декрет о деревянных сотрудниках милиции"».

Через два года Жемчужный прекратил сотрудничество. У милиционера оставался брелок с камерой, и он предложил встретиться и вернуть его.

«Мы встретились около университета педагогического, возле фонтана. Мы беседовали, он мне отдал эту аппаратуру. Неожиданно на меня сзади налетел сотрудник КГБ, ударил в затылок кулаком и повалил на асфальт. Рука за спину, наручники и все такое. Краем глаза я видел, как милиционер начал удирать. Его тоже повалили, задержали».

Жемчужного обвиняли по трем статьям: дача взятки, умышленное разглашение служебной тайны и незаконные изготовление, приобретение либо сбыт средств для негласного получения информации.

«Суд был закрытый. В одном из томов были результаты оперативной деятельности сотрудников КГБ. По закону в закрытом заседании могли рассматривать один том, но закрыли все дело. В начале судебного заседания меня посадили в карцер. Мне в ботинок был подложен кусок лезвия от станка бритвенного. У нас там станки были для бритья, они всегда были в свободном доступе. Во время обыска один оперативник меня отвлек вопросом, а второй оперативник разорвал стельку, и внутри ее нашел лезвие. Дали 45 суток, хотя по закону не больше чем на 15 дается, потому что я еще не осужденный и не подлежу уголовной ответственности за нарушение режима содержания. А на суде дали по максимуму, причем верховный суд добавил полгода», — рассказывает Жемчужный.

Второй срок

«Статус политзаключенного — это почетно и престижно, я этого звания добивался. Давал он, конечно, очень много неприятностей с точки зрения условий отбывания наказания», — говорит Жемчужный.

Жемчужный говорит, что второй срок он отбывал в нескольких колониях. Одной из них была колония в Горках.

«Первое, что я увидел в Горках — на оштукатуренной стенке в камере было нацарапано "Нас в этой колонии убивают изнутри". Поместили меня в секцию, где в первый же день мне предложили вступить в интимную связь с молодым заключенным за пачку сигарет. Я отказался, потому что мне это совершенно не интересно. В следующую же ночь жители моей секции организовали подготовку к групповому сексу. Я отвернулся к стенке и лег спать, не знаю что там происходило», — говорит он.

Жемчужный потребовал от администрации предоставить ему безопасные условия содержания в одноместной камере. Его поместили в ШИЗО.

Однажды в медчасти Жемчужному сказали, что у него повышенное давление и назначили таблетки анаприл, которые он должен был принимать «пожизненно»:

«День ел эти таблетки, второй день ел. На третий день начали появлятся лица чуть ли не чертей. По полу стали бегать пауки большие красные. Я если садился на корточки — подняться не мог. Я испугался, никогда не думал, что с человеком такое может произойти. Я никогда не ел наркотики. Посоветовался с адвокатом и решил отказаться от приема медикаментов. Если официально напишу заявление, то мне вообще перестанут оказывать медицинскую помощь. Поэтому по согласованию с адвокатом я перестал их принимать, просто выбрасывал. Через пару дней все стабилизировалось. Когда я их ел, я заметил, что они один день дают один вкус, во второй другой».

Позже, в январе 2018 года, на Жемчужного напали в санчасти.

«Дежурный помощник начальника колонии и оставил в одиночестве в коридоре. Зашел к врачам и закрыл за собой дверь. В этот момент меня схватил за горло смотрящий колонии и нанес несколько ударов по голове. Я выкрутился, дал ему достойный отпор. Он начал уходить со слезами на глазах, предъявил мне претензии, что я ему поломал жизнь», — рассказывает Жемчужный.

В одиночной камере Жемчужный занимался спортом, учил беларуский язык и продолжал научную работу: «Решил издать монографию по водородной энергетике и обработке металлов на беларуском языке в Прибалтике. Она была в рукописном варианте, я об этом поставил в известность доктора наук Пастухова. А это мое письмо попало на глаза оперативным сотрудникам, и за день до освобождения все рукописи изъяли. И вторую книгу, самоучитель полета на дельтаплане, тоже изъяли».

Протесты в Беларуси не прошли незамеченными в местах лишения свободы. Как говорит Жемчужный, в колонии №3 заключенные объявили забастовку и отказались выходить на работу.

«Их тут же всех арестовали, заломали и посадили в ШИЗО. Те, кто остался, эту забастовку не стали поддерживать. То же происходило и в нашей колонии. Были осужденные, которые на швейке сделали бело-красно-белые флаги и носили их под телогрейкой возле сердца — тоже патриоты. Причем один из этих протестующих, Сергей Муханкин, развернул бело-красно-белый флаг возле администрации колонии, после чего замполит был отправлен на пенсию. Муханкина за это жестоко покарали, ему, как злостнику, сейчас светит два года еще. Он должен был 18 мая выйти на волю», — рассказывает он.

После выхода на свободу Жемчужный был поражен вниманием к себе: «Я слышал про солидарность, но не ожидал убедиться в этом на собственной шкуре. Я сюда приехал, у меня по каким-то причинам было полностью изъято все имущество. В квартире были голые стены. Как я стоял в колонии в этой одежде, так в этой одежде первое время и находился. Буквально в первый же день мне все обеспечили. Подушки, одеяла, одежда, столовые сервизы. Обещали в ближайшее время ноутбук привезти, вон закатки с продуктами стоят. Обеспечили все мои потребности».

Жемчужный говорит, что будет бороться за освобождение политзаключенных:

«Я поражен тем, что незаконно был арестован Паша Северинец, эти девчонки молодые произвели на меня впечатление, журналистки. На них жалко смотреть, что они попадут в зону. Моя цель — проявить солидарность. Каждая минута нахождения в местах лишения свободы это очень жесткое, очень тяжелое наказание. Поэтому я все силы приложу, чтобы сократить их сроки. Я не собираюсь адаптироваться с условиями, я сразу перехожу в нападение. На диванах и в окопах не победишь. Я никого не призываю, у каждого свои семьи, свои дети. Но я человек одинокий, могу распоряжаться своей жизнь так, как считаю нужным. Что я и сделаю».