Россия

Я гражданин Судана, но в последние годы я не возвращался туда из-за экономических и внешнеполитических проблем. В последний раз был там лет пять назад, когда мой отец заболел. В 2013 году я окончил Восточный институт интегрированного обучения в менеджменте по специальности «экономика» в индийском Сиккиме, работал бухгалтером в институте. Потом я прилетел в Россию из Египта на чемпионат мира по футболу как болельщик. В Петербурге я познакомился со своей будущей женой Аней — ей сейчас 22 года, она из города Серов, где живет с мамой. Мы с ней поженились, и с 2018 года я больше не уезжал из России.

При этом у меня было множество причин [бежать] этой осенью. Первая причина — у нас с моей женой очень непредсказуемые отношения: то у нас все хорошо, то мы ссоримся. Почему так сложилось? Много всего, сложно вот так вот объяснить. Мы с ней то жили вместе, то нет: иногда она приезжала ко мне на три-четыре месяца в Москву, Казань, Санкт-Петербург. Я вынужден был скитаться, потому что нужны были деньги и работа. Иногда друзья из этих городов звонили: «Приезжай, есть работа дней на десять». Ну я и приезжал. Я подрабатываю шеф-мастером: готовлю китайскую, арабскую, итальянскую еду — пиццу, пасту. Жил в квартирах у русских знакомых.

У меня нет официальной работы, потому что у меня нет разрешения на работу. В 2020 году у меня закончился срок действия паспорта, я просил в посольстве продлить его, но мне отказали: сказали, нужно ехать в Судан и там менять документы. Я просил дать мне временное убежище в России, но мне тоже отказали.

В общем, я не могу устроиться работать официально, потому что не могу сказать работодателям [что у меня нет документов]. При этом какие-то деньги у меня должны быть, мне нужно выживать, что-то есть и платить за аренду жилья. Друзья и семья тоже не всегда могут помогать — что мне делать в таком случае?

В посольстве в Москве я встретил одного парня из Судана — он дал мне телефоны своих знакомых из Казани. Он сказал: «Если ты когда-нибудь будешь в Казани, можешь всегда позвонить мне или моим друзьям». Однажды я так и сделал, приехал. На мое счастье, как раз тогда президент России продлил сроки пребывания для иностранцев, заставших коронавирус в России. Поэтому и в Казани я успел поработать в нескольких кафе.

Некорректно говорить, что я в России занимаюсь какими-то нелегальными вещами — услышав такое, сразу представишь, что я торгую наркотиками. Это, скорее, нелегальная ситуация, в которую я попал. Я легко сделаю для вас шаверму или пасту — и эта работа легальная. Но то, что я вынужден работать на этой работе без документов — вот это нелегально, да.

Каждый раз, когда я выходил на улицу без документов в России, это был фильм ужасов. Когда я видел полицейских или их машину, я очень пугался, сердце колотилось. Потому что, если бы меня поймали, то закрыли бы очень надолго.

В общем, я постоянно должен был ездить из города в город, очень уставал. В Москву из Петербурга я чаще всего ездил самым дешевым способом — на блаблакаре, а то купить билет на автобус было слишком дорого для меня. Зарабатывал я по 5-6 тысяч рублей, чаще всего я ел один раз в день, это было и есть очень сложное время для меня.

Беларусь

Впервые я услышал о том, что происходит в Беларуси, в июле, наверное. Мне звонили друзья из разных европейских стран: «Ты слышал, что происходит в Беларуси?». Я говорил: «Нет, ничего не знаю». Они говорили: «Мэн, много людей приезжает туда из Ирана, Ирака, Сирии». Я отвечал: «Ну ладно, но я не думаю, что их пропустят». Друзья утверждали, что это мой шанс: я в России без документов, расставшись с женой, не могу найти работу, страдаю… У меня очень много друзей из Судана, которые переехали в Европу. Кто-то поехал туда учиться, кто-то бежал без документов. Моя сестра, например, замужем в Германии, она переехала в 2016 году — муж просто выслал ей приглашение.

8 или 9 октября — точно не помню — я и еще два человека выехали из Москвы в Беларусь на такси, которое наш друг (он когда-то так же сбежал в Германию через беларуско-польскую границу) арендовал для нас. Это было такси, но я не знаю, как именно друг его заказывал — через приложение или по звонку в сервис. Его не спрашивали, зачем это нам ехать в беларуский город в 20 километрах от границы. Водитель просто взял деньги и все. Думаю, ему все равно, даже если его просто «поймали» на улице. Сколько это стоило? Очень много! Мне пришлось занять деньги у родственников, у коллег. Думаю, весь путь обошелся нам по 25 тысяч рублей на человека, а нас в машине было трое. Одного пассажира я видел пару раз и знал заочно, Мухаммада. У нас всех была одна цель — попасть в Европу. Мы очень долго ехали: выехали утром в 10-11 часов и добрались до какого-то российского города в пять-шесть часов вечера, до российско-беларуской границы от него оставалось километров 20.

Мы приехали в тот город, у нас был навигатор в телефоне и много денег на балансе. У меня мобильный оператор МТС — он работает и в Беларуси, и в России. Потом мы пересекли российско-беларускую границу по лесу, солнце уже зашло и было темно. Шли, настроив маршрут по навигатору до ближайшего беларуского города. Нас никто не ловил: российско-беларуская граница не такая, как граница между Россией и Европой, это же дружественные страны. Но это все равно был длинный путь через лес — так мы шли два дня. Когда дошли, то от местного торгового центра вызвали такси и поехали в Гродно, в город недалеко от беларуско-польской границы. Дату, когда мы приехали в Гродно, я тоже точно не помню. Понимаете, мы были напуганы этой непонятной миссией: видели только карту и ни о чем больше не думали. Не то чтобы я четко понимал наш план: что делать, нам просто рассказал тот парень, который сбежал в Германию.

Приехав в Гродно, мы решили отдохнуть и заселиться в гостиницу, ведь все-таки мы проделали такой длинный путь. Но оказалось, что в хостелах и гостиницах города вообще нет мест. Тогда я сказал: «Йоу, поехали дальше, у нас нет времени!». Мы переоделись: для леса нужно было надеть высокую обувь, теплые куртки, шапки, много всего. Вообще, у нас с собой было много вещей: фонарики, зарядные устройства…

А еще друг из Германии сказал мне, что я должен буду немедленно переодеться в приличную одежду, как только выйду из леса на территории Польши. Потому что если полиция что-то заподозрит, они отправят меня обратно. Переодевшись, нужно немедленно поехать в Варшаву — на автобусе или на такси.

Итак, мы зашли в лес ночью — шли, иногда терялись, иногда отказывал интернет, порой мы вообще шли не в том направлении. По пути нам попадалась разбросанная детская одежда — размером на годовалых-трехлетних малышей, использованные подгузники. Потом уже мы ежедневно видели в лесу очень много людей. Видели мужчину с беременной женщиной и детьми. Знаете, это страшная картина. Я спросил его: «Почему ты не попробовал уехать в Европу один, а потом перевезти туда жену и детей? Сколько вы тут вообще находитесь?». Оказалось, около двух месяцев. Они рассказывали, что много раз пытались перейти беларуско-польскую границу, но их каждый раз ловили и возвращали обратно в лагерь. Я спрашиваю: «А едите вы что?». Яблоки с диких деревьев и пьют воду. Некоторые передвигались большими семьями — там было столько детей, что для них можно было школу отдельную открыть! Я разговаривал с одной молодой женщиной из Ирана, которая пыталась бежать со своей пятилетней дочкой. Я тоже спросил ее, почему она взяла ребенка с собой. Она ответила, что на родине у них нет даже дома, не говоря уже о деньгах. И она была абсолютно уверена, что Европа их примет.

Польша

Наконец, мы дошли до границы часов в шесть вечера 14 октября. Увидели всех этих людей с собаками. Меня поразило равнодушие польских пограничников: наверное, если бы на их глазах кто-то начал умирать, они не обратили бы внимания. Они вообще никакой помощи не оказывали людям. Беларуские пограничники же, напротив, постоянно подходили, давали нам еду, воду. Я видел очень молодых пограничников — им лет 20 с небольшим, и они очень спокойные, вежливые. Польские пограничники старше, им за 30. Если кто-то заболевал, беларуские солдаты отвозили его в больницу. Помню, как у той беременной женщины заболел живот. Она кричала: «Помогите, мне нужен врач!» Польские пограничники стояли рядом, курили и посмеивались, ничего не делая. У другого мужчины что-то произошло с сердцем: он плакал, как ребенок. Он просил пустить его и говорил, что не может вернуться из-за проблем в его стране. Но им было все равно! В итоге он упал, потерял сознание — остальные беженцы подхватили его и побежали к беларусам за помощью. Те доставили его к медикам.

У беларусов не так много людей на границе, но зато у них много техники: камеры, какие-то чувствительные [приборы] на земле, которые реагируют на движение. И беларусы все в форме цвета милитари. С польской стороны каждые 100-150 метров стоят люди с оружием, большим таким — но я не знаю, что это конкретно за оружие. Они скрывают лица, они все в масках, в таких балаклавах, знаете. А еще у них есть электрошокеры. Камеры они тоже используют, но не так много — там и так много людей. Иногда они запускают дроны, еще у них есть собаки.

Если ты находишься в нейтральной зоне, беларусам все равно. Думаю, им понятно, что никто [из беженцев] не собирается оставаться в Беларуси, поэтому много солдат им и не нужно. Они спрашивали нас только, откуда мы приехали, из какой страны. Многие прилетели в Беларусь легально из Ирана, Ирака, Турции. Беларусов не интересовало, зачем к ним прилетели — если у вас есть визы, то им все равно.

Cама граница между Беларусью и Польшей устроена неравномерно: где-то по два метра между пограничниками, которые ее охраняют, а где-то — километр-два. Кроме того, между Беларусью и Польшей есть интернациональное пространство, нейтральная полоса шириной в несколько метров. Это такая дорога с песком, с одной стороны Беларусь, с другой — Польша. Если ты находишься на этой территории, ни Польша, ни Беларусь не должны иметь к тебе вопросов и не трогают тебя.

Cначала ты испуган: вокруг столько людей с оружием, ничего не получится! Но потом мозг начинает работать, нужно же придумать что-то! Первый принцип пересечения границы такой: ты должен делать это ночью. Утром это невозможно — у Польши слишком много пограничников, которые патрулируют территорию. Но ночью есть шанс: они тебя не видят, ты же в лесу, а он очень большой. Если ты дошел до колючей проволоки и хочешь ее перелезть, то нужно надеть на себя как можно больше одежды. Иначе сильно поранишься — она как нож. Там в три ряда по два-три метра проволоки, скрученная такая. И на то, чтобы через нее пролезть, у тебя есть всего минута. Если замешкаешься — тебя поймают. Да, ночью темно, но проволоку видно хорошо. А вот то, что происходит в ста метрах от тебя, уже не разобрать.

Поляки, если ты уже пролез, не побегут тебя ловить: иначе остальные мигранты у проволоки тоже пролезут и убегут. Почему же тогда они не всегда стоят у границы? Ну, лес же очень большой. У них нет такого количества пограничников, чтобы заполнить это пространство. Но у них есть собаки, которые догоняют тебя и не кусают, но хватают за одежду, из-за чего ты останавливаешься или падаешь. Одна женщина так сломала ногу, когда пыталась убежать — ее с мужем поймали и вернули на беларускую границу. При задержании польские пограничники били людей дубинками, кричали, вели себя жестоко. Меня не били, но несколько людей мне рассказывали, как им досталось от них. Мне несколько раз удавалось перелезть через проволоку, но меня каждый раз ловили с собаками и возвращали.

Если ты пролез [через ограждения], то у тебя два варианта. Либо они позвонят кому-то, и за тобой устроят погоню с собаками по лесу. Если ты достаточно удачливый, то тебя не поймают, и тогда ты примерно неделю будешь идти по лесу в поисках ближайшего города или деревни. От границы нужно отойти хотя бы километров на сорок. Потом тебе нужно будет взять такси и за примерно за 2 тысячи евро поехать в Варшаву. Можно поехать во Франкфурт — это ближайший к Польше немецкий город. Моему другу из Германии так и удалось сбежать.

Во время одной из таких попыток сбежать беларуский пограничник остановил нас с Мухаммадом неподалеку от границы. Он сказал, что вернет нас в лагерь для беженцев рядом с границей, где мы сможем поесть и поспать. Он позвонил в лагерь, но там ему ответили, что мест уже нет. Тогда он сказал нам, что нас отвезут в другой лагерь, но не сказал, что этот лагерь будет на границе с Литвой. А один парень на польской границе предупреждал меня, что не стоит пытаться бежать в Литву. Он сказал, что у людей на границе с Литвой нет жалости, и они будут жестоко бить нас и отберут все, что у нас есть с собой. В общем, когда мы приехали в тот лагерь, то ночью точно так же решили попытаться пересечь границу. Мы выбрались из лагеря, по-прежнему думая, что мы на границе с Польшей. Это было 19 октября.

Литва

Мы дошли до какой-то дороги — у Литвы на границе с Беларусью нет ограждений, стен или проволоки, просто такая дорога, рядом с которой установлен флаг Литвы. Когда мы дошли до этой дороги, нас было человек 25. «О, черт, это Литва», — подумал я. И сказал остальным, что не буду пытаться пересечь эту границу. Мухаммад со мной не согласился и ответил, что все же попытается. «Мухаммад, будь осторожен!» — только и успел пожелать я ему. Он сказал, что у него только одна жизнь и он должен пойти. В итоге ту дорогу пересекли не все: нас в приграничной зоне осталось человек 11, остальные побежали.

Тогда же я увидел машины литовских пограничников — черные Toyota Land Cruiser. У литовских пограничников очень много техники: они поймали всех за пару минут, всех. Я остался стоять у границы. Приехали военные машины, из одной вышла девушка, одетая, как все пограничники, в военную форму. У нее в руках были микрофон: она стала объявлять в него, что пересечение границы запрещено. Говорила, что у них есть обученные собаки и электрошокеры, и они могут их применить. Она спросила, говорит ли среди нас кто-то по-английски. Я сказал, что немного говорю. Она спросила, сколько людей сейчас пытается пересечь границу. Я ответил, что не считал и точно не знаю: может, десять, может, 15. Она поговорила с другими военными — те взяли двух собак и пошли в лес.

«Зачем вы пытаетесь пересечь границу?» — спросила она тогда меня. Я ответил, что нахожусь в нейтральной зоне, не пытаюсь пересечь границу и вообще-то не хочу этого делать. Я сказал, что хочу получить статус беженца, но пересекать именно беларуско-литовскую границу не собираюсь, потому что слышал много плохого про литовских солдат. По закону, если мы в нейтральной зоне, хотим получить статус беженца и имеем документы, по нам должны принять решение: принимать нас в страну или отправлять обратно.

Так вот, эта девушка с микрофоном спустя несколько минут вдруг сказала нам: «Вы можете попасть в Литву — и мы обещаем, с вами ничего не случится. Если вы перейдете дорогу — значит, вы в Литве». У меня было какое-то дурацкое предчувствие, знаете. Я не верил. Тогда она сказала: «Ок, подходите ко мне по одному с паспортами». И попросила меня помочь с переводом на английский. Всех людей в нашей группе записали, сфотографировали их паспорта. Мой тоже хотели сфотографировать, но я сказал, что потерял его в реке. Он у меня был, но я не хотел, чтобы его фотографировали, потому что доверял словам своего знакомого. Тогда девушка спросила, как меня зовут и откуда я приехал. Сказал, что я Фернандо и приехал «из одной африканской страны». После этого приехала большая военная машина, сзади в кузове сидели двое с оружием. Они посадили нас внутрь. Я сразу понял, что эти люди не собираются нас впускать [в Литву]. Та девушка с микрофоном куда-то ушла, и больше я ее не видел.

Когда мы заехали в лес, мы нашли тех оставшихся людей, которые пытались бежать — они все лежали на земле лицом вниз. Рядом было очень много солдат, человек 25. Они не выглядели, как обычные литовские пограничники: они были все в черном, в черных балаклавах — как спецотряд какой-то или что-то вроде того. Эти солдаты начали бить беженцев, кричать: «Где ваши телефоны?» Они отбирали их и ломали, напротив лежала целая куча Samsung, Apple и других. Они были очень агрессивны, это был какой-то фильм ужасов.

Нас заставили выйти из машины. Я выключил свой мобильник, снял батарею и положил в карман. Солдаты взяли мой мобильный из сумки, увидели, что он не включается: «Он работает?». Я сказал, что нет. В начале поездки я положил деньги в сумку: у меня с собой было около 2 тысяч долларов, были и рубли, и евро, и карты Mastercard. Пограничники открыли сумку, нашли деньги и все забрали. Оставили меня ни с чем! Я начал возмущаться, за это меня несколько раз ударили электрошокером, повалили на землю. Все мы лежали на земле лицами вниз и нас периодически били. Тех, кто повыше и посильней, они били дольше, чем тех, кто был меньше. Не знаю, как долго все это продолжалось: привезли туда нас ночью, а закончили бить под утро.

Людям было очень плохо: один мужчина описался от страха, еще один потерял сознание. Кому-то было так плохо, что они не могли дышать. Помню также парня, которому ветки деревьев сильно повредили глаза, когда он убегал. Они все стонали, кричали.

От ударов у меня потом долго болели спина и ноги, но я так и не обращался к врачу. Потому что был напуган, наверное. После того избиения я провел пять дней без еды и воды, пока находился в нейтральной зоне на границе между Беларусью и Литвой. Там эта зона всего в два метра шириной — один метр до беларуских пограничников и один метр до литовских. Они стояли с оружием рядом и все время снимали друг друга на камеры. Не знаю, зачем. Мы днями и ночами просто сидели и лежали на земле, было очень холодно. Просили дрова у пограничников с обеих сторон, чтобы развести огонь, но нам отвечали, что это не положено. Иногда мы просыпались под утро от того, что нас засыпало снегом.

Спустя несколько дней я сказал одному из беженцев, что не могу больше тут находиться и не собираюсь здесь умереть. Я принял решение пойти по этой нейтральной полосе, пока не окажусь в Польше или где-нибудь еще. Пограничники же ничего не сделают нам, пока мы на этой полосе. Он пошел со мной: мы прошли километров 20, нашли реку — попили, очень хотелось пить. Через какое-то расстояние мы увидели дом, что-то вроде фермы. Там были люди, какие-то беларусы, они сказали нам: «Что-то вы, парни, усталыми выглядите». Но мы и правда устали. Они сказали, что придется пройти еще около десяти километров — там начнется лес, где мы сможем скрыться. Там они пообещали нас найти и отвезти в лагерь для беженцев. Мы дошли, и они правда приехали за нами, отвезли в лагерь. Большое им спасибо.

Отдохнув, я стал собираться обратно в Россию, в Москву. Беженцы, с которыми мы общались в лагере, собрались ехать в Минск за едой. Я сказал, что тоже хочу поехать, но у меня нет денег. Я честно признался, что хочу вернуться в Россию: литовские солдаты забрали все мои деньги и, даже если я пересеку границу, то не смогу никуда уехать, потому что я без средств. Те парни сказали, что довезут меня до Минска бесплатно. Там я уже включил свой телефон и стал звонить и писать всем друзьям и знакомым, чтобы одолжить деньги на такси. По чуть-чуть удалось собрать сумму, и я вернулся обратно в Москву тем же способом, что приехал в Беларусь. Кажется, это было 28 или 29 октября.

Сейчас я в Петербурге, но думаю вернуться в Казань и подать документы на статус беженца там в миграционной службе. Я по-прежнему работаю по ночам в одном кафе, но не думаю, что это может долго продолжаться. Не так давно я заболел, мне стало плохо прямо на рабочем месте: температура поднялась до 40,3°, я почти терял сознание и тяжело было даже говорить. Нет, от коронавируса я не привит. Коллеги вызвали мне скорую, выбора не было: перед их приездом я переоделся из рабочей одежды в домашнюю. Они вкололи мне укол и не спрашивали меня особо, откуда я и что делаю в кафе. После этого случая я просто несколько дней лежал в комнате, которую снимаю: со временем стало легче, и я снова вышел на работу. Я подавлен, живу от одного дня к другому и не знаю, что мне вообще делать.

Вернувшись из Беларуси, Асим обратился в комитет «Гражданское содействие». Правозащитники консультируют его по программе дистанционного приема беженцев и мигрантов, которая работает при поддержке посольства Германии в России.