Превращение. Как (с точки зрения юриста) вышло, что демократическая Германия за неполный год стала нацистским Рейхом

Нацисты на пути к власти

В 1919 году в Германии, пережившей поражение в Первой мировой войне, революцию и отречение императора, провозгласили республику, вошедшую в историю как Веймарская.

Главой государства был рейхспрезидент, избираемый на семь лет на прямых выборах. Рейхстаг избирался на четыре года — тоже на прямых пропорциональных выборах. Исполнительную власть осуществлял рейхсканцлер, его назначал и снимал с должности рейхспрезидент; рейхстаг имел право объявить рейхсканцлеру вотум недоверия, поэтому назначение согласовывалось с парламентским большинством.

В условиях свободной конкуренции гитлеровская Национал-социалистическая рабочая партия (НСДАП) оставалась маргинальной. На выборах в Рейхстаг 1928 года она получила лишь 2,6%, что давало 12 депутатских кресел (для сравнения, победившие социал-демократы получили почти 30% голосов и 153 мандата).

Все изменила Великая депрессия — глобальный экономический кризис 1929 года. Безработица росла, доходы падали, а радикалы — как правые, так и левые — набирали популярность. На внеочередных выборах в Рейхстаг в сентябре 1930 года НСДАП набрала уже 15% голосов (107 мест), а Коммунистическая партия Германии — 13% голосов (77 мест).

На президентских выборах весной 1932 года Гитлер смог набрать 30% голосов в первом туре и 37% — во втором, проиграв действующему главе республики Паулю фон Гинденбургу. На последних свободных парламентских выборах в ноябре 1932 года НСДАП получила 33%, а социал-демократы и коммунисты — в сумме 37%.

После долгих переговоров и интриг в окружении рейхспрезидента 30 января 1933 года Гинденбург назначил Адольфа Гитлера рейхсканцлером.

У власти: первые шаги

Хорошо понимая, что реальный уровень поддержки НСДАП составляет около трети избирателей, Гитлер в первые дни на посту рейхсканцлера объявил внеочередные выборы в Рейхстаг и начал кампанию против своих главных оппонентов — коммунистов и социал-демократов. Насколько интенсивной она была, легко понять по хронологии событий 1933 года:

2 февраля — запрещены собрания и демонстрации Компартии, а в ее штаб-квартире, легендарном Доме Карла Либкнехта в Берлине, проходит многочасовой обыск. Начинаются увольнения в полиции и министерстве внутренних дел, освободившиеся должности чаще всего достаются членам СС и СА.

4 февраля — без всякого видимого повода издан чрезвычайный декрет «О защите немецкого народа», подписанный Гинденбургом и Гитлером. Фактически вводится запрет на любые массовые мероприятия и освещение в прессе социально-политической жизни страны.

5 февраля — НСДАП проводит в Берлине массовый парад, призванный консолидировать крайне правые силы.

9 февраля — начинается волна обысков и задержаний среди коммунистов, нацистская печать пишет о найденных складах с оружием и боеприпасами, это подается как недвусмысленное свидетельство коммунистического заговора.

17 февраля — министр внутренних дел Пруссии и имперский министр без портфеля Герман Геринг издает приказ, разрешающий полицейским применять оружие против оппозиционеров.

22 февраля — отряды СА и СС получают права вспомогательной полиции и официально становятся частью правоохранительной системы.

24 февраля — повторный обыск в Доме Карла Либкнехта. Руководство коммунистической партии уже успело его покинуть.

27 февраля — кульминация кампании: поджог Рейхстага.

28 февраля — рейхспрезидент Гинденбург подписывает подготовленный нацистами указ «О защите народа и государства».

Указ вступил в силу в момент опубликования, но в действительности еще с прошлой ночи по всей Германии начались массовые аресты коммунистов. Под стражей оказались тысячи человек, в том числе лидер компартии Эрнст Тельман.

5 марта 1933 года прошли внеочередные выборы в Рейхстаг, но, к удивлению нацистов, даже теперь они не смогли получить абсолютного большинства, набрав в общей сложности лишь 43,91% голосов. У коммунистов было 12,32% (81 место в Рейхстаге). Уже на следующий день после выборов Компартия была официально запрещена, а полученные ею мандаты — аннулированы. Путем переговоров и угроз нацисты добились поддержки правоцентристских партий, и единственной оппозиционной фракцией в парламенте остались социал-демократы (94 человека).

24 марта 1933 года Рейхстаг собрался в буквальном смысле под надзором штурмовиков СА, и Гитлер представил законопроект «О преодолении бедственного положения народа и государства», известный как Закон о чрезвычайных полномочиях или Разрешающий акт. Оппонировать решился только лидер социал-демократов Отто Вельс, сказавший, что «никакой разрешающий акт не может дать вам силы разрушить идеи, которые вечны и нерушимы». 441 депутат проголосовал за, 94 — против.

Уже спустя два месяца Вельс, как и большинство его товарищей по фракции, покинул Германию.

22 июня Социал-демократическая партия была запрещена, а в августе Вельса лишили германского гражанства.

14 июля правительство издало закон, объявлявший НСДАП единственной партией в Германии. За попытки создания и продолжение деятельности других партий теперь была предусмотрена уголовная ответственность.

В ноябре 1933 года прошли новые выборы в Рейхстаг. Все кандидаты на этот раз были членами НСДАП. На этот раз они набрали 92,11% голосов, остальные бюллетени были сознательно испорчены избирателями.

2 августа 1934 года 86-летний Гинденбург умер, а все полномочия рейхспрезидента перешли рейхсканцлеру — Адольфу Гитлеру.

Суды

Едва придя к власти, нацисты начали кампанию увольнений политически неблагонадежных судей и чиновников министерства юстиции.

Уже 7 апреля 1933 года был опубликован закон «О восстановлении профессиональной гражданской службы», требовавший отставки должностных лиц, в том числе судей, неарийского происхождения. Те должностные лица, чья предыдущая политическая деятельность давала повод сомневаться в их лояльности новому режиму, также подлежали увольнению.

Только в Пруссии были уволены 643 судьи-еврея. Впрочем, судейский корпус в большинстве своем, особенно в Имперском суде Германии в Лейпциге, состоял из людей консервативных и националистических взглядов. Среди 122 судей, заседавших в различных коллегиях Имперского суда, только один — Герман Гроссман — был социал-демократом. Уже в апреле 1933 года Гроссмана уволили при молчаливом согласии его коллег.

Тогда же, весной 1933-го, Национальная государственная федерация судей Германии провозгласила, что ее «главной задачей» является «сотрудничество всех судей в пересмотре немецкого законодательства <…> без всяких оков <…> Cудьи должны оставаться вне досягаемости для духа профсоюзного движения и узкого профессионализма». От лица федерации судья Имперского суда Эрих Шульце развивал идею о том, что арийцы, имеющие общих детей с представителями «низших рас», предали Германию и заслуживают наказания.

Лояльность Имперского суда нацистам имела простое объяснение: еще в 1929 году его председателем стал Эрвин Бюмке, член Немецкой национальной народной партии, во многом идейно близкой НСДАП. В дальнейшем Бюмке вступил в НСДАП и возглавлял Имперский суд вплоть до 1945 года; за несколько дней до взятия Лейпцига союзниками он покончил с собой.

Однако уже Лейпцигский процесс — первое громкое политическое дело, слушавшееся в Имперском суде при новом режиме — вызвало у нацистов глубокое разочарование в существующей судебной системе.

В сентябре-декабре 1933 года в Имперском суде проходил процесс по делу о поджоге Рейхстага. На скамье подсудимых оказались голландец Маринус ван дер Люббе (обвинение называло его непосредственным поджигателем), лидер парламентской фракции коммунистов Эрнст Торглер, а также болгарские коммунисты Георгий Димитров, Васил Танев и Благой Попов. Поначалу заседания транслировались по радио, зал был полон зрителями, присутствовали иностранные журналисты. Но Димитров оказался неплохим оратором, а суд согласился вызвать нескольких высокопоставленных нацистских чиновников, в том числе Германа Геринга. Диалог между Димитровым и Герингом превратился в политические дебаты, победителем в которых явно выходил Димитров. Геринга это привело в ярость, он осыпал оппонента оскорблениями и угрозами. Прокурор цитировал изданную в Швейцарии «Коричневую книгу», отчет о независимом расследовании поджога Рейхстага — и был крайне неубедителен, когда пытался опровергать приведенные в нем свидетельства причастности к поджогу нацистов. Окончательно добили сторону обвинения алиби Торглера, который во время поджога находился в ресторане, и троих болгар, которые были в Мюнхене, а не в Берлине. Радиотрансляции вскоре прекратились.

23 декабря 1933 года суд огласил приговор: ван дер Люббе был признан виновным и приговорен к смертной казни, все остальные подсудимые — полностью оправданы. Впрочем, сразу после оглашения приговора их поместили под так называемый «защитный арест»; затем болгар, получивших гражданство СССР, выслали в Москву, а Эрнст Торглер, выйдя на свободу, полностью отошел от политики.

Партийная печать НСДАП характеризовала оправдательные приговоры как судебную ошибку. Гитлер назвал решение суда «смехотворным», Геринг извлек из процесса урок: «Невозможно придерживаться абстрактных параграфов, когда должно быть вынесено решение о печально известном политическом преступлении, такой курс приводит к невозможному положению». Нацисты поняли, что пора освобождаться от оков старого закона, и очень быстро перешли от слов к делу.

Программа была сформулирована в записке, написанной заместителем министра юстиции Куртом Ротенбергером: «Нынешний кризис в сфере отправления правосудия близок к кульминации. Должна быть создана совершенно новая концепция отправления правосудия, особенная национал-социалистическая судебная система, и для этого мази аптекаря недостаточно; только нож хирурга, как будет показано в дальнейшем, может привести к решению. Критерием для функций правосудия и особенно судьи в национал-социалистическом рейхе должно быть правосудие, отвечающее требованиям национал-социализма».

В феврале 1934 года закон «О передаче отправления правосудия Рейху» подчинил всю систему судов министерству юстиции. В дополнение правительство учреждает разнообразные чрезвычайные суды, в частности, так называемые «специальные суды». Вынесенный в них приговор не подлежал обжалованию и сразу же вступал в силу, а чаще всего и приводился в исполнение. Большинство преступлений, отнесенных к компетенции специальных судов, предусматривало смертную казнь. Изначально им были подсудны лишь преступления, прямо предусмотренные указом от 28 февраля 1933 года. Но постепенно подсудность расширялась: добавились насильственные преступления, грабежи и разбои, преступления против военной экономики и многое другое. Позже обвинителей наделили правом передать дело в специальный, а не в обычный суд на основании «серьезности или зловредности деяния, вызова общественного волнения или ввиду серьезной угрозы общественному порядку или безопасности». Расплывчатость этих формулировок позволяла передать в специальный суд практически любое дело.

Кроме того, для рассмотрения дел о наиболее серьезных преступлениях, в частности, о государственной измене и шпионаже, была создана Народная судебная палата, полностью подконтрольная НСДАП.

За все годы существования Третьего Рейха лишь один немецкий судья решился прямо выступить против политики нацистов. Им оказался Лотар Крейссиг, судья из небольшого города Бранденбург-ан-дер-Хафель. В 1940 году он в письме на имя рейхсминистра юстиции Гюртнера высказал несогласие с печально известной программой Т-4 — планом по стерилизации и физическому уничтожению «неполноценных» граждан Германии: психически больных, инвалидов, нетрудоспособных. Из Минюста ответили, что исполнение этого плана поддерживает лично Адольф Гитлер. Тогда Крейссиг инициировал обвинение в отношении рейхсляйтера Филиппа Боулера, отвечавшего в НСДАП за программу Т-4. Гюртнер прямо указал Крейссигу, что нежелание признавать мнение Гитлера в качестве источника права несовместимо с должностью судьи. В декабре 1940 года Крейссига отправили в отставку, и он уединился на своей ферме, где, как выяснилось гораздо позже, до самого конца войны прятал двух женщин еврейского происхождения.

Такие проявления независимости в судейском корпусе были единичными. Роль судьи при нацистах была сведена к утверждению обвинения: прокуроры обычно встречались с судьями перед заседанием, чтобы проинструктировать их относительно ожидаемого решения по делу. В 1942 году председатель Берлинского апелляционного суда писал министру юстиции Шлегельбергеру, что эти встречи подрывают доверие к судебной системе, и предложил проводить их не в день суда, а накануне.

Но даже всех этих мер нацистам в какой-то момент стало недостаточно. В апреле 1942 года Гитлер заявил о своем праве исправлять судебные решения и отстранять судей, которые «не понимали требований времени»: «Более того, я ожидаю, что немецкие юристы поймут, что нация здесь не для них, а что они здесь для нации, то есть мир, который включает Германию, не должен падать, чтобы формальный закон мог жить, но Германия должна жить независимо от противоречий формального правосудия». Рейхстаг одобрил новые полномочия фюрера: «Без привязки к существующим правовым нормам, фюрер должен быть в состоянии всеми имеющимися в его распоряжении средствами заставить каждого немца, если необходимо, будь то рядовой солдат или офицер, низший или высший чиновник или судья, руководящий или подчиненный чиновник партии, рабочий или служащий, выполнить свои обязанности. В случае нарушения этих обязанностей фюрер имеет право после добросовестной проверки, независимо от так называемых четко установленных прав, наложить должное наказание и отстранить нарушителя от его поста, звания и должности без использования установленных процедур».

В августе 1942 года Гитлер издал указ, предоставивший рейхсминистру юстиции широкие полномочия по приведению судебной практики в соответствие с духом нацистской идеологии: «Сильное отправление правосудия необходимо для выполнения задач Великого германского Рейха. Поэтому я поручаю и уполномочиваю имперского министра юстиции учредить национал-социалистическое управление юстиции и принять все необходимые меры в соответствии с приказами рейхсминистра, начальника рейхсканцелярии и лидера партийной канцелярии. Таким образом, он может отклониться от любого существующего закона».

Карл Шмитт, теоретик права и любимец нацистских интеллектуалов-юристов, писал, что «сегодня все немецкое право должно управляться исключительно и только духом национал-социализма. Каждая интерпретация должна быть интерпретацией в соответствии с национал-социализмом».

Адвокатура

Еще в 1928 году нацистская партия учредила Национал-социалистическую лигу немецких юристов (НСЛНЮ), которую возглавил Ганс Франк — адвокат, не раз представлявший в суде НСДАП и лично Гитлера. В 1931 году в лиге состояли всего около 600 человек (менее 1% немецких юристов). Однако к маю 1933-го все другие ассоциации юристов в стране были распущены. Юристы поспешили присоединиться к НСЛНЮ. К 1934 году она насчитывала уже 80 тысяч членов и утверждала, что является крупнейшим объединением юристов в мире.

Для юристов — даже тех, кто не состоял в партии — членство в НСЛНЮ скоро стало обязательным, а для адвокатов — в Имперской палате адвокатов. Адвокаты, вступившие в НСДАП, за нарушение дисциплины могли предстать перед партийным судом, остававшиеся беспартийными — перед так называемым Судом чести. В апреле 1933 года вышел указ, запрещавший заниматься юридической практикой лицам неарийского происхождения, а также тем, кто участвовал в коммунистической деятельности. В Пруссии в 1933 году было 18 038 адвокатов и нотариусов, к 1935 году осталось 5 424 человека.

Национал-социалисты провозгласили, что основная обязанность юриста не связана с его клиентом. Интересы клиента должны были учитываться только в той мере, в которой они не противоречили интересам Рейха. Министерство юстиции распространило меморандум, согласно которому защищать некоторые категории политических преступников могли «только такие адвокаты, позиция которых вне всяких сомнений доказывает, что они полностью одобряют политические планы государства и идеологические цели движения».

Адвокаты, как и судьи, получали инструкции Минюста. Министр юстиции Отто Тирак напоминал защитникам, что Германия ведет войну с врагами — как внешними, так и внутри страны — и во втором случае юристы находятся на передовой. Судебный процесс больше не сводился к состязанию между обвинителем и адвокатом, сама роль защиты изменилась — теперь адвокаты должны были помогать установлению виновности. Однако вопрос заключался не только в том, совершал ли подсудимый вмененное ему деяние, но и в том, был ли он достаточно лояльным Рейху. Тирак предупредил: «Тот, кто не готов принять это, не должен носить мантию немецкого адвоката или занимать место у скамьи защитника».

Судей, прокуроров и защитников отныне объединяло «единство цели». Адвокаты требовали в суде наказания для своих клиентов. Тех, кто представлял интересы своих доверителей слишком старательно, могли лишить права заниматься адвокатской практикой. Любой поступок или высказывание, который мог быть истолкован как проявление нелояльности, считался нарушением клятвы адвоката и основанием для лишения статуса.

Известна история адвоката, которого Суд чести лишил статуса за то, что он проголосовал «против» на референдуме по аншлюсу Австрии; другой адвокат был лишен статуса из-за консультаций у врача-еврея, который спас ему жизнь. Третий адвокат, пытаясь убедить суд в лояльности своего клиента из Чехословакии, зачитал в суде отрывки из его прогерманской речи, и из лучших побуждений сравнил ее с выступлениями Гитлера: «Я почти поверил, что слышу, как говорит мой фюрер». Такое сравнение возмутило министра юстиции Тирака: «Упоминать речь одного из чешских подсудимых на одном дыхании с речью фюрера, что бы это ни значило, — возмутительно. Это не может быть оправдано "неловкой ошибкой"». Еще один адвокат предстал перед Судом чести за то, что предложил свои услуги другу-католику, чей арестованный сын, как подозревали нацисты, участвовал в демонстрации против гитлерюгенда. Местное партийное руководство приказало защитнику отказаться от клиента, он попал под трибунал за невыполнение своих обязательств по «противодействию политическому католицизму» и был оправдан лишь после того, как заявил, что рассчитывал завоевать доверие молодого человека, выявить его соучастников и передать их имена гестапо.

При этом уже в первые месяцы нацистского режима статус адвоката не давал никакого иммунитета от произвольного преследования и расправы, что проще всего понять на конкретных примерах.

28 февраля 1933 года, то есть уже на следующее утро после поджога Рейхстага, был задержан известный в Германии адвокат Ганс Литтен. Наибольшую известность ему принес процесс по делу о гибели двух человек во время нападения штурмовиков НСДАП на полюбившийся левым активистам танцевальный зал. В мае 1931 года Литтен в суде подверг Адольфа Гитлера жесткому трехчасовому допросу, который, вероятно, мог бы длиться и еще дольше, если бы судья не прервал его. По свидетельствам очевидцев, допрос давался Гитлеру очень нелегко; в итоге доказать его причастность к нападению не получилось, но упорного адвоката нацисты и их лидер запомнили. На все советы покинуть Германию Литтен отвечал: «Миллионы рабочих не могут покинуть это место, поэтому я тоже должен остаться». После задержания адвоката без суда отправили в Бухенвальд, а затем перевели в Дахау; видя торжество ненавистных ему идей, в 1938 году Литтен покончил с собой.

24 мая 1933 года 30-летнего мюнхенского адвоката Альфреда Штраусса застрелили в Дахау, куда его отправили в рамках «защитного ареста». Это было не единственное подобное убийство, произошедшее в те же дни в том же концлагере. Мюнхенская прокуратура, еще не до конца подконтрольная нацистам, попыталась получить какие-то объяснения у руководства СС. Эсэсовцы ответили, что все погибшие пытались совершить побег, хотя на телах убитых были обнаружены следы пыток, а выстрелы, как отмечали в своих отчетах эксперты, производились практически в упор. Штурмовики, причастные к убийствам в Дахау, отделались выговорами; их поступок объяснили недостатком опыта и вызывающим поведением заключенных.

Отдельные представители адвокатского сообщества включились в подпольную борьбу с нацизмом и примкнули к движению Сопротивления. По меньшей мере пятеро адвокатов были в разной степени вовлечены в заговор 20 июля. Как известно, покушение на Гитлера закончилось неудачей, заговор был раскрыт, а большую часть его участников, включая пятерых адвокатов, казнили.

Юридическое образование

7 апреля 1933 года все евреи и политически неблагонадежные преподаватели были уволены из юридических школ Германии. В результате из 378 ученых, занимавших академические должности, работы лишились 120. Нацистское правительство укомплектовало вакантные должности молодыми нацистами. К 1939 году две трети преподавателей немецких юридических школ были назначены в 1933 году или позже. По некоторым специальностям — таким, как международное право — сменились более половины преподавателей. Американец Джеймс Уилфорд Гарнер в 1933 году писал: «Результатом нацистской чистки было лишение немецких университетов подавляющего большинства профессоров международного права, как "арийцев", так и "неарийцев", чья репутация выходила за пределы Германии. Из тех, кого не беспокоили, лишь немногие известны американским юристам-международникам по своей репутации. Вакансии, образовавшиеся в результате удаления, были заполнены большей частью (если не полностью) людьми без выдающейся репутации и в основном неизвестными за пределами Германии, но чья лояльность к нацизму хотя бы публично подтверждается».

Примером чисток может служить история профессора международного публичного права Герберта Крауса, основавшего Институт международного права Геттингенского университета. Имея огромный авторитет в академических кругах, Краус позволял себе критику нацистского режима и лично Гитлера: «Любой, кто сегодня провозглашает тысячелетнюю империю, проявляет себя как глупец; государственный деятель, который неправильно использует фактор времени в своих расчетах, в корне неверно оценивает свою задачу и становится неверным своей клятве». В 1937 году Краус был уволен со всех занимаемых должностей и смог вернуться к работе лишь в 1945-м.

Нацистам не давали покоя не только живые теоретики права. Так, за свое еврейское происхождение и приверженность либеральным идеям подвергался яростной (но уже посмертной) критике соавтор Веймарской конституции Гуго Прейсс, умерший в 1925 году.

Национал-социалисты включили в учебную программу юридических школ физическую и идеологическую подготовку. Абитуриент теперь должен подтвердить, что он отбыл трудовую повинность в Имперской службе труда, а после поступления зачислялся в студенческие подразделения штурмовых отрядов или СС. Юридическое образование теперь включало «серьезное занятие национал-социализмом и его идеологическими основами, идеей связи между кровью и землей, а также между расой и культурой, с жизнью немецкой общины и с великими людьми немецкого народа». Пропагандистская обработка продолжалась все время обучения; чтобы получить допуск к последнему государственному экзамену, некоторым юристам приходилось посещать специальные лагеря идеологической подготовки. В конце обучения студентов кроме экзамена по специальности ждала проверка на знание истории НСДАП, а также достижений, биографии и идей Гитлера.

Нацисты установили для судей, адвокатов и прокуроров обязательный испытательный срок. После допуска к практике выпускник должен был проработать три года младшим поверенным в бюро действующего адвоката, прежде чем получал разрешение начать собственную карьеру. Многоступенчатая система отсева недостаточно лояльных режиму студентов и молодых профессионалов привела в итоге к торжеству конформизма. В 1936 году нацистский идеолог Альфред Розенберг написал в своей книге «Миф XX века»: «Сегодня сильнейшая личность больше не хочет индивидуализации, а хочет типизации, возникает народный, земной стиль жизни, новый германский тип. Сформировать такой тип — задача XX века».

Правоприменение

Нацистский режим стремился регулировать все аспекты жизни. Обзор бюллетеня законов Рейха за 1933-1936 годы показал, что количество законодательных актов, декретов, указов, приказов и официальных публикаций только за эти три года превысило четыре тысячи. Сфера действия уголовного законодательства расширилась, теперь тюремное заключение полагалось за поступки, которые раньше никогда не квалифицировались как преступления. На срок до двух лет в тюрьму отправляли за «заведомо ложные или сильно искаженные заявления, которые могли подорвать благосостояние Рейха, или престиж правительства Рейха, или НСДАП».

Тюремным заключением наказывали за высказывания, демонстрирующие «злонамеренное, подстрекательское или низменное отношение к ведущим деятелям» государства или нацистской партии и за злонамеренные заявления «об изданных ими приказах или созданных ими учреждениях, которые могут подорвать доверие народа к его политическому руководству». За намеренное прослушивание иностранных радиостанций полагалась каторга. Преднамеренное распространение новостей этих радиостанций, которые могли подорвать оборонительную мощь немецкого народа, также каралось каторжными работами, а в особо тяжелых случаях — смертью.

Юристов поощряли не применять законы механически, а творчески истолковывать их, чтобы добиться осуждения; в частности, судьи были уполномочены создавать «закон путем аналогичного применения уголовных законов». Этот метод был сформулирован в статье 2 Уголовного кодекса: «Любое лицо, совершающее действие, которое по закону объявляется наказуемым или заслуживает наказания в соответствии с основной идеей уголовного закона или здравым смыслом людей, подлежит наказанию. Если к деянию нельзя напрямую применить какой-либо конкретный уголовный закон, он подлежит наказанию в соответствии с законом, основополагающий принцип которого может быть наиболее легко применен к деянию».

Нацистский теоретик права Карл Шмитт писал: «Сегодня каждый признает, что максима "Нет преступления без наказания" имеет приоритет над максимой "Нет наказания без закона", как высшая и более сильная юридическая истина». Министр юстиции Франц Гюртнер подчеркивал: «Законодатель осознает тот факт, что он не может дать исчерпывающих правил, охватывающих все ситуации, которые могут возникнуть в жизни; поэтому он поручает судье заполнить оставшиеся пробелы».

Максимально широко суды истолковывали запрет на публичные попытки подорвать волю Германии или союзной нации к защите — исходя из того, что любое критическое замечание оказывает воздействие на психологическое состояние и волю населения Рейха. Например, голландский пианист Карлроберт Крайтен во время концертного тура в Берлине в разговоре со своим товарищем, ярым национал-социалистом, назвал Гитлера «жестоким, больным и безумным» и предсказал, что он проиграет войну. Крейтен был приговорен Народным судом к смертной казни. Трибунал объявил, что «всякий, кто действует так, как поступил Крейтен, поступает именно так, как хотели бы наши враги. Он становится их прихвостнем в их нервной войне против стойкости нашего народа». Высказанное в частном разговоре замечание пианиста было квалифицировано как публичное, поскольку оно повлияло на «фундаментальную политическую мысль страны».

При этом с 1933 года гестапо было фактически уполномочено заключать людей под стражу без решения суда, если их действия признавались «угрожающими благополучию и безопасности народа и государства». Тех, кого суд оправдывал, гестапо часто задерживало сразу после приговора — процедура «защитного ареста» давала такую возможность. 

Постскриптум: суд над судьями

Кроме основного Нюрнбергского процесса — суда над главными нацистскими преступниками — после окончания Второй Мировой союзники провели серию так называемых «малых» Нюрнбергских процессов. Одним из них был процесс над судьями и сотрудниками министерства юстиции Третьего Рейха, проходивший в Нюрнберге в 1947 году. Наиболее одиозные деятели нацистской юстиции до этого процесса не дожили:

Ганс Франк, адвокат Гитлера, назначенный генерал-губернатором оккупированной Польши (1939-1945), к тому времени уже был казнен по приговору основного Нюрнбергского трибунала;

Франц Гюртнер, первый рейхсминистр юстиции ответственный за начальный этап перестройки системы правосудия, умер в 1941 году;

Отто Тирак, занимавший должность председателя Народной судебной палаты (1936-1942) и рейхсминистра юстиции (1942-1945), кончил жизнь самоубийством в ноябре 1946 года;

Рональд Фрейслер, возглавлявший Народную судебную палату в 1942-1945 годах, погиб при бомбардировке в феврале 1945 года.

Из 16 представших перед судом нацистских чиновников Минюста, судей и прокуроров четверо были оправданы, остальные получили различные сроки заключения.

Михаил Боднарчук — бывший адвокат, защищал журналистку Екатерину Борисевич; в мае вышел из Минской городской коллегии адвокатов и уехал в Украину.